Война олигархов

— Можно просто Катя, — улыбнулась Катя, когда Лёвка перечислил Зере все имеющиеся в её активе имена: радистка Кэт, Екатерина Великая, она же Германовна.

— Георгий, он же Гоша, — Гошу представил уже снова Нур, пристроивший, наконец, футляр с кураем на подоконнике, за бамбуковыми шторками.

Гоша, не сводя глаз с лица Зеры, медленно поднёс её руку к губам. Рука была сухой, тёплой и пахла свежескошенной травой.

— Зера, — прошептала она, чувствуя, как подгибаются колени и горит то место на руке, которого касались его губы.

Откуда у Нура такой потрясающе красивый друг? — подумала она. — Такие ведь только в кино бывают…

А Гоша, наверное, впервые в жизни растерялся. Он боялся, что от неловкого слова эта хрупкая, похожая на фарфоровую статуэтку девушка с удивлённо приподнятыми к вискам глазами, может разбиться.

Катя, с интересом наблюдая церемонию знакомства, мгновенно просекла ситуацию. Эге, — подумала она, — а Гошка–то, кажется, влип! Как он смотрит на эту маленькую славную Нурову сестричку, прямо завидно!

— Слушайте, мы сегодня питаться будем? — разрушил становящееся неловким молчание голодный Лёвка.

И трапеза началась. Со всеми китайскими церемониями. Четыре официантки буквально не покладали рук — Лёвка был клиентом не простым, а привередливым. К виски ему нужен был лёд и непременно — мелкий. И чтобы на блюдечке. Да с щипчиками — откуда только нахватался?

— Ну, за нас? — наконец предложил тост Гоша, смотря прямо в тёмные удивлённые глаза Зеры.

— За команду! — поддержал Лёвка и чуть не поперхнулся льдинкой.

Катя фыркнула, едва не расплескав шампанское, а Нур, глухо стукнув стаканом о Катин бокал, выпил залпом.

Сегодня можно было всерьёз расслабиться — заслужили. А вот завтра…

Завтра — работать, работать и ещё раз работать.

Ну, а пока — дискотека!

Часть вторая

Поставить на Зеру

Глава первая. Аппараты, товсь!

13 января 1999 года

Санкт — Петербург

Чуден Питер в любую погоду. Даже сейчас, в середине января. Правда, мокрый снег временами сменялся колючим мелким дождём, а ветер с залива порой пронизывал насквозь. И всё равно было хорошо.

Гоша с Зерой уже третий день обретались в городе на Неве. Для Зеры по сути это была первая поездка в Петербург. Так получилось, что она попала сюда в первый и единственный раз в возрасте пяти лет. Потому и помнила какую–то ерунду: пёструю кошку на Дворцовой площади, огромное количество бананов, продававшихся прямо на улицах и столь же огромное количество комаров, одного из которых она чуть не проглотила.

Конечно, зимой многих возможностей они оказались лишены: прогулок по каналам на кораблике; путешествий в пригороды и даже возможности беззаботно прогуливаться по бесконечным набережным и открытым площадям. Было скользко и холодно. И приходилось прятаться в музейных залах Эрмитажа, Русского музея и бывшей Биржи. Но они были вместе и это казалось сейчас самым главным.

— Меня уже тошнит от музеев, — сказала Зера.

Они как раз пересекли Владимирский проспект. Обогнув вдоль ограды желтую громаду Владимирского собора, где толпились плохо одетые люди, продававшие за гроши подержанную одёжку и прочую дешёвую мелочёвку, углубились в заставленный бесконечными машинами Кузнечный переулок. На подступах к рынку жизнь бурлила вовсю, несмотря на то, что под ногами чавкала, как голодная бродячая собака, снежная жижа.

— Ладно, Зера, так и быть, на сегодня — это последний музей. Потом — в гостиницу, что–нибудь перекусим, а вечером…

— Я помню, помню. «Щелкунчик» в Мариинке. Только пешком я туда не пойду, — предупредила Зера, постукивая сапожком о сапожок. Звук получился глуховатым — ноги промокли насквозь.

— Я тебя донесу, — засмеялся Гоша и сделал вид, что хочет подхватить её на руки.

— Гошка не смей, испачкаешься! — замахала она руками, хотя в глубине души она была бы не против, чтобы её сейчас понесли на руках.

Гоша, несмотря на мерзкую погоду, при каждой возможности всё–таки пытался протащить её по городу пешком, по ходу рассказывая забавные байки из жизни исторического Петербурга. Об офицерских гулянках в ресторане Палкина, о Пушкине с Гоголем, а заодно и о собственных юношеских похождениях по злачным питерским местам в районе Пяти Углов. Обстановка обязывала — направлялись они в музей–квартиру Достоевского.

Квартира Фёдора Михайловича особого впечатления на них не произвела. Скромно жил писатель. Всего–то шесть комнат, да и те — проходные. За окнами вид не из лучших: взгляд упирался в ряд мрачноватых доходных домов. И света было мало. Достоевщина, понимаешь!

Зато по выходу они были вознаграждены забавным наблюдением. Почти напротив дома Достоевского, чуть наискосок, располагался «Интим–салон». Гоша вдруг заржал как подросток. Зера с некоторым недоумением посмотрела на него:

— Ты чего?

— Зер, у меня гениальная идея! Надо питерским пиарщикам подарить!

— Ну чего, чего, говори, — Зера готова была рассмеяться, пока только не понимала — чему.

— Им надо питерские «Интимы» назвать «Соня Мармеладова»!