— Да, в этом что–то есть! — кивнула Зера. И, лукаво улыбнувшись, добавила: — Может, зайдём? Сразу и предложишь?
Но Гоша почему–то не согласился, даже смутился чуть–чуть и потащил её дальше.
На Кузнечном рынке у толстой усатой азербайджанки он купил три роскошных бордовых розы и прямо на рыночных ступенях преподнёс их Зере.
— Теперь пешком точно не пойдём, — облегчённо вздохнула Зера, — а то цветочки замёрзнут.
О том, что сама она замёрзла давно и, кажется, навсегда, она уже не думала.
У метро взяли такси:
— В «Европейскую»…
Когда с Невского свернули на Михайловскую и, развернувшись, подъехали к парадному подъезду уже родного отеля, Зера вдруг вцепилась в рукав Гошиной куртки и выдохнула:
— Подожди, не выходи!
— Что такое? Что случилось? Тебе нехорошо?
— Подожди! — и она с трудом перевела дух, будто не ехала в машине, а бежала все эти последние десять минут. — Это Сергиенко! Вон, видишь, седой? С усами?
— Это кто?
— Папин зам, исполнительный директор «Башконефти», — Зера слегка сползла вниз по сиденью, чтобы с улицы её не было видно.
— И что? — удивился Гоша.
— Что–что? Ты что, не понимаешь? Сейчас бы выкатились ему навстречу! Ты, Гошка, что, и вправду совсем ничего не понимаешь? Папа уже сегодня знал бы, что я в Петербурге. С розами в охапке. И с каким–то…
— Ну, спасибо… Комплимент однако.
— Ладно, не цепляйся к словам, Гош. Каким бы ты ни был, ты мне пока не муж. Сам знаешь.
Гоша понимал — девушка из мусульманской семьи, строгий отец и прочая ерунда. Оказывается, не ерунда. По крайней мере для Зеры.
Сергиенко, крупный импозантный мужик в длинном кожаном пальто, стоял на ступеньках отеля буквально в двух шагах от них. Он курил и, похоже, кого–то ждал. В руках у него был небольшой коричневый портфель. Пышные усы Сергиенко слегка подмокли от питерской непогоды.
Таксист, не оборачиваясь, бросил:
— Здесь стоять больше пяти минут нельзя.
— Заплачу вдвое, — пообещал Гоша.
Зера молчала и, спрятав лицо в цветы, наблюдала за происходящим за окном.
Сергиенко бросил в урну сигарету и спокойно посмотрел на часы.
Наконец, к Сергиенко подошёл какой–то человек. Коренастый, в короткой дублёнке и пыжиковой шапке. Откуда взялся этот чижик–пыжик, Гоша даже не заметил, но уж точно он не выходил из гостиницы.
Руки Сергиенко и «пыжик» друг другу не пожали. Они коротко переговорили, после чего Сергиенко передал собеседнику портфель. «Пыжик» кивнул и цепким взглядом окинул улицу и немногочисленных прохожих. Гоша инстинктивно прикрыл лицо ладонью.
Но и нескольких мгновений ему хватило, чтобы разглядеть и запомнить лицо «пыжика». Вполне заурядное, впрочем, лицо. Если бы не одна деталь. Этот человек был как две капли воды похож на Гошиного препода по теории математических игр по кличке «Гитлер». И потому что звали его Адольфом Петровичем и потому, что зверствовал он на экзаменах почище самого фюрера. Ну, копия Гитлер! Разве что «пыжик» был заметно моложе, к тому же университетский Гитлер уже два года как помер. А так — один в один: нос — этакой унылой уточкой, узкие губы и глазки прямо возле переносицы.
«Пыжик» испарился так же мгновенно, как и появился,
Сергиенко, не заходя в отель, пересёк тротуар и сел в поджидавшую его машину — такси — «мерседес» с рекламой «Европейской».
Путь был, наконец, свободен.
Пряча лицо за цветами, Зера проговорила быстро:
— Я спрячусь в баре, а ты разузнай — совсем он уехал или нет. Сергиенко Андрей Анатольевич, запомнил?
— Угу, — мрачно кивнул Гоша.
Похоже, настроение Зеры испортилось безвозвратно. Надо было им ещё в музей Римского — Корсакова на Загородном заскочить! Глядишь, всё бы и обошлось.
У стойки ресепшена Гоша открыто и доверительно улыбнулся не слишком молодой, но вполне миловидной администраторше:
— День добрый! Я здесь должен был встретиться с коллегой. Его фамилия — Сергиенко. Андрей Анатольевич. Правда, я не уверен, что он живет в нашем отеле…
— Молодой человек, вам не повезло. Только что, буквально пятнадцать минут назад он уехал.
— Жаль. Очень жаль, но он, надеюсь, ещё вернётся?
— Он рассчитался. И уехал в аэропорт.
— Ох, не повезло… А не подскажете, каким рейсом он летит?
— Не подскажу. Такой информации, молодой человек, мы не даём.
Две десятидолларовые бумажки, тем не менее, сделали тайное явным: Сергиенко летел рейсом Санкт — Петербург-Уфа в семнадцать двадцать.
Ещё в лифте Гоша сообщил эту радостную новость Зере. Та в ответ угрюмо молчала. И только в номере, прямо с порога, заявила:
— Гоша, прошу тебя, закажи билеты на ближайший московский рейс.
— Зер, ну не паникуй. А как же наш «Щелкунчик»?
— Гоша, я прошу. Или я полечу одна, — упрямо сказала Зера, дрожа от озноба.
— Хорошо, хорошо, а может, всё–таки переедем в другой отель? Ты же вроде как для всех на даче под Москвой? До завтрашнего вечера? — закинул удочку Гоша.
— Гош, я не могу больше здесь оставаться, — взмолилась Зера и, отведя глаза в сторону, добавила. — Ты не знаешь моего отца.
— Надеюсь вскоре познакомиться, — едва сдерживая раздражение, ответил Гоша.
Но, увидев, что Зера готова разреветься в полную силу, обнял её, поцеловал в висок и сказал ласково, как ребёнку: