Война прекрасна?

После этих слов он умер от кровопотери и болевого шока. Через минут рванул из укрытия еще один солдат, но командир подразделения успел выстрелить ему из винтовки в затылок.

– Чтоб вас! Отставить панику! С такими трусами как вы, мы никогда не выиграем войну! Соберитесь, детки! Государство надеется на нашу защиту, иначе кто мы без него?!

Действия командира успокоили. Не знаю как остальных, но меня точно.

Немцы чередовали атаки: сначала артиллерия, а за ней штурмовая пехота и так по кругу. Это было очень тяжело, ведь немцы были матерыми псами кайзера, которые к тому же имели и высокую дисциплину. Их натиск крайне тяжело сдерживать, особенно когда у них гибнет один солдат, а у нас взамен целый десяток. Наши полки попросту не успевали пополнятся из-за медленной мобилизации, а мы в свою очередь оставляли одну линию траншей за другой. Через семь месяцев боев они были в буквальном смысле слова переполнены кровью. Когда мы шли в контрнаступление, перемещаться по ним было просто невозможно. Земля от смеси, состоящей из крови и воды, размокла и превратилась в грязь. Хватало пяти минут ходьбы по траншеям и сапоги были настолько грязные и красные от крови, что все это затекло в обувь и передвигаться так было как минимум мерзко. Стоял ужасный запах гнили, ведь тела не успевали убирать между атаками, и они медленно разлагались в различных местах. У каждого была разная смерть. Лежали обгорелые тела, где даже не ясно за какую сторону воевал бедняга. Разорванные на части тела из-за взрыва снарядов и гранат. Просто расстрелянные воины, которые были похожи на решето из-за пуль. Что я ощущал в этом аду? Долг перед Отечеством? Нет. Страх умереть? Тоже нет. Наше поражение в этой битве? Далеко нет. Я ощущал животный страх. Неизвестно что это, я просто понимал, что должен убивать врага и делал это. Много было моментов, когда мне спокойно могли всадить пулю в сердце, но я не думал об этом. Я просто шел в атаку и хотел растерзать врага. Однажды даже так и было. Я поскользнулся на трупе немца и упал, выронив винтовку. Ровно в этот момент из-за угла выскочил его товарищ и от неожиданности чуть не выронил винтовку тоже. Совсем юнец был. Меня обуял еще более животный страх. За свою жизнь? Опять нет, я просто хотел убивать врагов. Пока он был в смятении, я рывком оказался около его ног и потянул их на себя. Юнец с криком упал навзничь в кровавый «бассейн». Он был настолько глубок, что бедняга даже умудрился глотнуть крови и чуть не захлебнулся в ней. Что же было дальше? Я до сих пор жалею за тот поступок. Он правда был диким и неоправданно жестоким. Я забил его до смерти прикладом? Прирезал ножом? Задушил? Хуже… я тогда не контролировал себя и… набросился на него, после чего зубами вцепился в глотку. Господи, прости меня. Он кричал очень громко, а когда я перегрыз ему артерии, кровь хлынула изо рта и его крики превратились в сдавленные стоны. Юнец так стонал пока не захлебнулся собственной кровью. С минуту я смотрел на него. Он был так молод… такое ощущение, будто он пришел на эту войну не потому что хотел, а потому что сказали «надо!». А ведь у него семья в Германии. Вряд ли они ожидали его увидеть живым, но смерти такой не могли предугадать уж точно. Представь себе, отсылают тело родным, а там… глаза полные ужаса и распоротая глотка. Потом мне удалось прийти в себя, хоть и тянуло блевать от такого зрелища. Я дальше понесся в атаку и убил еще бесчисленное количество немцев. Помнишь я до этого говорил: смерти не боятся либо психи, либо мертвые? Я не мертвый, а вполне себе живой человек. Значит я псих…

Перемены настали, когда наши союзники провели успешную атаку на реке Сомма. Это там, где ты потерял свой глаз, верно? Помнишь я говорил про проблему мобилизации? Она решилась самым оригинальным способом. Наше подкрепление подъезжало на такси… на самых обыкновенных машинках, в которые вмещались четыре человека от силы, приезжали толпами человек по десять, если не больше. В салоне, на крыше, на капоте, сзади, в дверных проемах. Везде, где только можно уместились наши товарищи. Это было неожиданно и в какой-то мере забавно, ведь груз из солдат был тяжелее, чем сама машинка. С контрнаступлением потерь меньше не стало, но хотя бы перевес был в нашу сторону.