Война за Независимость

– Чего, чего, – окрысившись как маленькая собачонка проговорила путана, – нахер мне это всё надо? Ты по ходу маньяк какой-то, или псих, наркоман, а я еще жить хочу. Думаешь, я совсем дура? Когда на всю ночь заказывают, так сразу же "долбят" так, что "дым из ушей", а ты чего? Не подходи, – судорожно подёргав сумочку и достав из неё хищно щёлкнувшую финку.

– Дура, – равнодушно пожал плечами Антон, сделав неуловимое движение и выбив, выхватив из руки отчаянно взвизгнувшей девушки нож, – это я пока у себя оставлю, а то ещё порежешься не ровён час.

– Всё, можешь идти, никто тебя не держит, – спокойно окинув взглядом перестающую судорожно дрожать, успокаивающуюся "девицу лёгкого поведения", – и вообще, ножик опасная игрушка, как и пистолет, лучше б газовый баллончик…

– Пробовала! – тут же, как сорока затараторила Катька, – ещё хуже получается, один раз в автобусе нечаянно прямо, в сумке копаясь, распылила, девки меня чуть не поубивали, а один раз, от пьяного придурка защищаясь, прямо на себя…

– И что он?

– Кто?

– Придурок тот пьяный.

– Хохотал как ненормальный, даже протрезвел от хохота и прощения попросил, а меня рожа неделю опухшая, дома сидела, как дура последняя…

– Ну так и есть.

– Ага, ты ещё! Давай, давай, посмейся, – обиженно фыркнула на потуже затягивающего полотенце на бёдрах Антона, – а ты крутой. Десантник, да?, – спросила ткнув пальчиком в наколотый на предплечье парашют, – ОКСВА, что это? Что означает?

– Что означает, то и означает, – недовольно пробурчал Антон набрасывая на плечи рубашку, – любопытной "варваре" на базаре нос оторвали, совсем, а тебе пока что нет, так только, попортили слегка…, ох, прости, прости! – ошеломлённо уставился на вдруг задрожавший как у маленького ребёнка подбородок, – Катя, Катя! – схватив за плечи слегка встряхнул её, – всё, всё, перестань! Не хотел я, прости меня, сам я дурак!

– Да вот ещё, – выкручиваясь всем телом пробурчала девушка, – не ты первый, не ты последний. Наслушалась уже всякого, досыта. Давно бы уже всё исправила, да врачи все какие-то поганые попадаются, говорят нельзя трогать, не знаю почему, они объясняют, а я не понимаю, хоть и сама медсестра. Что-то, какой-то жизненно важный нерв там задет, боятся они, говорят паралич может произойти. Ну ничего, я вот денег накоплю и в Германию поеду, там говорят точно смогут…

– Удар очень сильный был, – знающим взглядом оценил бывший спецназовец нанесённые когда-то повреждения, – кто тебя так?

– Кто, кто…, "дед Пыхто и бабка с кочегарки"…

– Ути-ути, какая ты молодец, а я уж думал никто этого и не помнит.

– Помнят-не помнят, какая разница? Давай-ка, ты мне лучше объясни зачем я тебе, если трахать ты меня или не можешь, или не хочешь.

– Видишь, как всё удачно получается, – проговорил Антон, забирая бумажку из рук, сидящей приоткрыв рот и выпучив карие глазёнки, девушки, – ты и медсестра к тому же…, а где?

– В третьей городской, в свободное от "основной работы" время, – хихикнула Катя, снова уставившись на него во все глаза.

– Рот закрой, а то "ворона залетит", – недовольно буркнул Антон, как-то смущённый таким вниманием.

– А пойдёт! Пусть. Для разнообразия, – хихикнула в ответ девушка, – а то мне обычно кое-что другое всё время норовят туда запихнуть. И что Вы так вздыхаете,  Антон? Как дальше? Ну как, ну как?

– Никифорович. Довольна?

– Во! – придуриваясь показала большой палец Катя, – так вот, Антон Никифорович, глядя на Вас, создаётся впечатление, что Вы очень и очень печётесь о моей нравственности…

– Дура.

– Сам дурак! Тебе в больницу надо, а ты тут, со мной!

– Катя, перестань, я же тебе вроде уже всё объяснил. Давай не будем ничего усложнять. Будем считать, что у тебя ночные дежурства, подработка, где ты столько ещё сиделкой заработаешь? И ещё, я тебе, сверх того, что от "конторы", ещё столько же…, нет, в двойном размере. Пойдёт?

– Ого! Нифига себе! Да за такое бабло, я тебе и постираю, и полы…, судно не надо поменять? Чистое ещё, не успели Вы в него?

– Нет, нет, – рассмеявшись пошёл на кухню Антон, – пойдём перекусим и спать.

Решительно отказавшаяся лечь вместе с ним на широкую, просторную кровать, "раз я сиделка, значит и буду сидеть, зарплату отрабатывать", Катя уютно устроилась в просторном удобном кресле, укрывшись стареньким шерстяным пледом, свернувшись клубочком, как кошка, и тут же сладко, беззаботно засопев.

Долго ворочавшийся, еле заснувший Антон проснулся от всхлипывающих звуков и ощущения прилипшей к спине, мокрой футболки.

– Ты чего тут делаешь? – дернулся собираясь повернуться к уткнувшейся ему в спину Кате.

– Не поворачивайся! Прошу тебя, не надо! – взмолилась рыдающая девушка, – у меня шея затекла, решила к тебе перелечь, думала ничего страшного, подумаешь, ведь было уже всё…, дура…, а от тебя пахнет…, как от папы моего, – взвыв, прижалась к нему всем дрожащим как в лихорадке тельцем, обхватив, обняв его судорожно комкающими футболку руками.