Воинский дискурс: три источника, три составные части

Не вполне понятно каким образом могли воодушевить идущих в бой плотники, сообщая им об успехах своего дела, но мысль ясна: о грядущей победе должны говорить все, чтобы воинам передавалась общая уверенность в успехе дела. Фактически, это означало широкое применение в армии агитации, в терминах XX века. Чтобы закрепить воздействие агитации, «Артхашастра» рекомендует задействовать материальные стимулы, причем так, чтобы они также становились одним из элементов пропаганды: «Главный военачальник, ублажив войско деньгами и почестями, должен обратиться к нему со следующими словами: «100 000 пана за убийство [вражеского] царя 50 000 – за убийство полководца и царевича-наследника. 10 000 – за убийство главы храбрецов. 5000 – за уничтожение слона и колесницы. 1000 – за уничтожение коня. 100 – за убийство главы пехоты, 20 – за голову [убитого простого воина]. К тому, что захвачено прибавляется двойная плата». Это должно стать известным начальникам десятков» [там же].

Такая речь была бы очень возможна в устах римского императора периода упадка империи, например, Максимиана или Валентиниана, перед преторианцами, чью преданность он покупал, но трудно представить, чтобы она исходила из уст полководца, сражающегося за родину. Период правления Чандрагупты Маурьи (IV в. до н. э.) был периодом активной борьбы с вторжением внешнего врага в лице Александра Македонского. К тому же этот период сопровождался кризисом традиционного индуизма и борьбой его с оппозиционными течениями буддизма и джайнизма, которые существенно поколебали господствующее положение Варны брахманов в древнеиндийском обществе. В «Артхашастре», тем не менее не находит отражение этих процессов. Наоборот, трактат рекомендует царю перед сражением «поручить себя также (заботам) брахманов» [2, с. 418]. Из сказанного следует вывод, что «Артхашастра» может быть датирована, согласно второй теории, II–III веком – времени относительно безопасного развития Индии и стабильности ее общественных институтов.

Таким образом, относительная бедность пафосов древнеиндийской военной риторики приводила к снижению интенсивности

речевого воздействия полководцев на войска, что «Артхашастра» предлагала компенсировать экстенсивным путем (агитацией и пропагандой) и материальным стимулированием.

В Древнем Китае значительно раньше, чем в Европе получили распространение трактаты по военному искусству, в которых в первую очередь рассматривались вопросы стратегии.

Следует отметить, что вопреки сложившемуся мнению, многие положения китайских военных трактатов умозрительны, имеют характер ложных умствований кабинетных военных, которые, вдобавок, слабы с точки зрения логики, подчинены поиску красоты формы к ущербу для содержательной ценности.

Во-первых, это касается заблуждения, что на войне можно предусмотреть все и вся, отводя противнику роль мальчика для битья. У Сунь-цзы, например, можно прочесть следующее: «Тот же, кого в древности считали искусным в военном деле, побеждал там, где легко можно было победить. Вот почему когда искусный в военном деле одерживал победу, он не приобретал славы знатока или заслуг героя. Его победа в войне не вызывала ни малейшего сомнения. А не вызывала сомнения она потому, что он побеждал наверняка. Ибо он побеждал того, кто был уже обречен на поражение. Поэтому, кто искусен в военном деле, занимает такую позицию, которая делает невозможным его поражение, а потом не упускает случая нанести поражение неприятелю. Вот почему победоносное войско сначала побеждает, а потом ищет сражения; войско же, обреченное на поражение, сначала вступает в бой, а потом ищет победы» [20, с. 201–203].

Преклонение перед силой мысли и забвение значения воли в военном деле в этом отрывке поразительны. Привычку древнекитайских стратегов воевать «на бумаге», по карте выдает упование на силу «позиции», простирающееся до признания, что «трусость и храбрость – это следствие потенциала позиции» [10, с. 220]. Недаром, все авторы трактатов, в сущности «легендарные» полководцы – время не оставило достоверных свидетельств их побед на поле брани.