Воинство ангелов

Мисс Айдел, как велела она мне себя называть, на самом деле звалась миссис Мюллер и была женой Германа Мюллера, адвоката, жившего в Цинциннати и связанного с моим отцом кое-какими делами. Мистер Мюллер был одних лет с моим отцом или несколько моложе, у него была курчавая золотисто-рыжая борода, эффектная манишка, ослепительно-белая на фоне клетчатого жилета, а в галстуке он носил булавку с бриллиантом, что не мешало ему разговаривать с моим по-деревенски обтрепанным отцом с подчеркнутым и даже льстивым почтением. Они были друзьями в той мере, в какой могут быть друзьями такие разные люди, как плантатор старого закала или же фермер, родившийся и выросший в Кентукки, но при этом не перестававший ощущать свою связь с Виргинией, Виргинией прошлого века, и по-немецки радушный выскочка-адвокат, новоиспеченный предприниматель, еще вчера заправлявший какой-нибудь сыроварней в Баварии, а ныне чем только не занимавшийся и куда только не обращавший свой взгляд — и к землям на Западе, и к акулам пароходных и железнодорожных компаний, и к ценным банковским бумагам, любивший поговорить о деньгах, больших деньгах, и едва речь заходила о них, заинтересованно всей своей немалой тяжестью подававшийся вперед и, покручивая жесткую золотистую бороду, говоривший моему отцу: «Ах, Арон, друг мой, здесь пахнет деньгами!»

И мисс Айдел, которая до того момента могла заботливо поглаживать материю и расправлять несуществующие морщинки на своей безукоризненно сидевшей юбке или же лениво ловить свое отражение в зеркале, тут же, едва разговор заходил о сем животрепещущем предмете, оживлялась, придвигалась поближе к беседовавшим, и лучистые голубые глаза ее загорались огоньком интереса.

Мне чрезвычайно нравилась мисс Айдел, и я была уверена, что вряд ли можно себе представить даму красивее мисс Айдел с ее маленькой шляпкой, украшенной изящными мелкими розочками, ее ладно обтягивающим высокую грудь лифом, элегантнейшей тонкой талией и узкими рукавами, у локтя расширяющимися и отороченными кружевами, образующими над безукоризненной кистью восхитительные оборочки. Затянутая в рюмочку талия и при этом широченная, заполнявшая чуть ли не весь экипаж юбка, вся в сборках — на талии поменьше, а книзу разбегавшихся широким каскадом. И в довершение всего этого блеска розово-голубой зонтик с серебряной ручкой.

В экипаже я незаметно поглаживала серебряную ручку зонтика или как бы невзначай касалась ее платья, забирала между пальцами тонкую материю в отчаянной надежде, что частица элегантности мисс Айдел перейдет ко мне.

С гордостью хранила я в памяти как-то брошенный ею комплимент, в мечтах превращая его чуть ли не в обещание, в залог моей счастливой будущности — слова, что я вырасту красавицей. Было это во время очередной нашей поездки по магазинам. После конфузливых вздохов и хмыканий отец все-таки решился заметить, что наряд, выбранный для меня мисс Айдел, — уж не помню, что это было, — кажется, не очень подходит к обычаям школы, где мне предстояло учиться.

Мисс Айдел, обратив к нему взгляд голубых своих глаз, воскликнула:

— О, дорогой мой мистер Старр, уж лучше отдать Мэнти в другую школу, только пусть носит эту прелесть!

Отец, как я понимаю, и вообще не слишком-то склонный к юмору, не усмотрел в этом шутки и принялся всерьез объяснять мисс Айдел, что в школу я уже записана, что школа эта мне подходит и так далее.

Но она уверенно прервала его, нетерпеливо щелкнув сложенным зонтиком:

— Какая ерунда! — На этот раз голос ее звучал даже резко. — Школа… записана… Я просто не понимаю вас! Мы говорили об этом с Германом. Рядом с нами в Цинциннати есть чудная школа. И если бы Мэнти училась в ней, я всегда могла бы присмотреть за ней.

Собравшись с духом, отец еще серьезнее стал объяснять ей, что он собирается дать мне действительно хорошее образование, что я девочка умненькая, люблю книги и даже разбираю латынь и что, на его взгляд, никому не может повредить широкий кругозор, который, как он надеется, я приобрету в моей школе.

В ответ на это мисс Айдел, переложив зонтик в левую руку, склонилась ко мне и, потрепав меня правой рукой по подбородку, чуть задрала мое лицо для обозрения.

— Посмотрите! — настойчиво призвала она. — Посмотрите! Она обещает стать красоткой! Неужели же не видите? Посмотрите на эти глаза, большие, широко распахнутые и доверчивые карие глаза. О, как бы я хотела… — С ловкостью истинной кокетки она не упустила случая стрельнуть в отца своими голубыми глазами, после чего повторила: — Как бы я хотела иметь такие глаза вместо этих банальных голубых!

И словно истинная кокетка она, бросив эти слова, как ни в чем не бывало продолжала:

— Посмотрите на ее рот, на очертания этих губ. Рот будет соблазнительно пухлым — не какие-нибудь губы ниточкой, не куриная гузка, а вы… чудовище! Хотите отправить нашу милочку, нашу прелесть к бледным, как мучные черви, тупицам из Оберлин-колледжа!