Воитель

Он поцеловал её в губы, моля Бога, чтобы они оказались в любом другом из коварных миров Уриэля. Мир, где его не одолевала бы потребность любить её, мир, где он мог просто прижать её к стене и раствориться в её плоти, пока она будет разлетаться вдребезги вокруг него. Но это была одна из игр Уриэля, и он должен был заставить её двигаться.

— Нет, — сказал он. — Мы ведь не хотим говорить о прошлом, правда?

— Ты прав, — сказала она радостно, и он бы упивался её послушанием, если бы не знал, что это не настоящая Виктория Беллона.

Тори будет спорить обо всём, сводить его с ума. Это была одна из тех черт, которые он любил в ней, даже когда хотел свернуть ей шею. За всю свою жизнь он не помнил никого, кто смог бы прорваться сквозь его контроль. Смог разозлить его, заставить почувствовать. Он ненавидел её за это. Он любил её за это. И будь проклят этот мир за то, что он заставил его любить.

— Нам обязательно уходить? — добавила она.

— Мы не можем заниматься сексом, пока мы здесь, — напомнил он ей.

Она посмотрела на него с озорным выражением на лице.

— Давай поторопимся, — в её глазах промелькнуло внезапное беспокойство. — Ты всё ещё будешь хотеть меня, когда мы уйдём отсюда, даже если не признаешь этого?

Он боролся со словами, но всё равно произнёс их. Это было единственное место, где он мог сделать это, под предлогом эйфории, срывающей его броню. Он опустил на неё глаза.

— Я всегда буду хотеть тебя. Во времени и пространстве я буду любить тебя.

Она улыбнулась ему.

— Это хорошо. Неразумно злить богиню войны.

Она была смешной, бесящей, очаровательной, и он наклонился, чтобы поцеловать её. Он обнял и притянул к себе. Он был твёрд, как скала, и размышлял, не был ли эдикт Уриэля против секса на этом уровне ада просто ещё одной ложью среди стольких других, когда внезапно почувствовал темноту. Он поднял голову и выругался.

Она проследила за его взглядом. Вокруг них начали сгущаться тени.

— Нам нужно поторопиться, — сказал он, схватил её за руку и бросился бежать.

— Там, дальше по тропинке, пряничный домик, — сказала она, но он покачал головой.

— Это ловушка.

Он видел, как Призраки начинают собираться в грязных очертаниях этого сказочного мира, мерцая, подобно фантомам, которыми они и были.

Как он мог быть таким глупцом, дать иллюзии безмятежности окутать его, позволить Уриэлю заставить его проглотить эту эйфорию? Если они не пройдут через этот мир, это будет его вина.

Но они пройдут. Он был полон решимости. Если Уриэль хочет сыграть в какую-то небесную игру, то Михаил будет играть и, в конце концов, одержит победу. Он был мастером вырывать победу из пасти поражения. И рядом с ним была Виктория Беллона.

Он снова посмотрел на неё, надеясь, что она не увидит Призраков. Но почти пьяное счастье было стерто с её лица, и она пристально смотрела на призрачные тени, двигающиеся им наперерез, преграждая им путь.

— Мы в полной жопе, да? — спросила она непринуждённым тоном.

Это заставило его рассмеяться. Вот она настоящая Тори, равнодушная ко всему. Она не сможет бороться с ними. Молнии пронзят их насквозь, одна лишь сила будет бесполезна. Они были в дерьме, и это не имело значения, потому что они были вместе.

— Да, — сказал он. — Так и есть.

ГЛАВА 28

Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА ФИЛЬМЫ УЖАСОВ. Теперь же я внезапно столкнулась с физическим воплощением всего того, что тайно терроризировало меня, и всё это было слишком реально. Терон был реальным, физически, чем-то, к чему я могла прикоснуться, с чем могла бороться. Эти же создания были другими, жуткими.

Они не должны были быть такими страшными, эти серые, прозрачные фигуры, которые сходились на тропинке перед нами. Мерцающий свет вокруг них превратился в серый, как будто они высасывали всю жизнь из всего, к чему прикасались, и делали это с нами, оставляя нас пустыми оболочками.

— Встань позади меня, — произнёс Михаил грубым голосом, вытаскивая пылающий меч, который он забрал у Терона.

Меч засветился в его руке, и, казалось, принадлежал ему.

— Чёрт, нет, — огрызнулась я, пытаясь бороться с жаром, который всё ещё тек по мне.

В этом Конфетном мире со мной никогда не случится ничего плохого, не так ли? Глядя на призраков, я знала, что это возможно.

— Всё в порядке, — добавила я более мягким голосом. — Если мне суждено умереть, то, по крайней мере, я умру вместе с тобой.

Он издал раздражённый звук.

— Это говорит эйфория. Виктория Беллона не собирается так легко принимать смерть.

Но я была Тори, и я больше не хотела драться. Я провела всю свою жизнь в борьбе, и единственное, что я хотела, это обвиться вокруг прекрасного тела Михаила и послать всё к чертям. Я знала, что это был эффект иллюзии Уриэля, и пыталась бороться с ним. Вздохнув, я расправила плечи и сказала:

— Если мы сражаемся, то я сражаюсь на твоей стороне.

Он зарычал, и мне захотелось рассмеяться. Очевидно, Хэппивилл не смог так уж сильно повлиять на сварливого архангела.

— Если ты так сильно меня любишь, то для разнообразия послушалась бы.

— Это не любовь, это слепое повиновение, — парировала я. — Никакая ложная эйфория не работает так хорошо.