Воитель

«Но я не люблю «Твиззлеры»», — напомнила я себе. И это был неправильный путь. Я вышла на ослепительные цвета окружающего мира, радуясь, что оказалась вдали от домика. Я должна пойти за ним. Я выполняла приказы и не прикасалась к соблазнительной листве и дому, но я устала, и мои ноги болели, и другие части тела тоже изнывали. Прошлой ночью я почти не спала, и мы шли довольно долго. Мне бы не помешал небольшой отдых.

Я отошла от неприятного домика в лес и вошла в лес, в котором сильно пахло земляникой. Земля подо мной казалась мягкой и манящей, и я осторожно прикоснулась к ней, боясь, что если лягу, то покроюсь глазурью. Но она была упругой на ощупь — может быть, крашеный, измельчённый зефир, но, по крайней мере, он не цеплялся за меня. Я осторожно села и стала ждать, скинув новые кроссовки и потирая ноги. Никаких волдырей, видимо, таких сложностей в Кондитерском Аду не существовало. Я почувствовала, как внутри меня бурлит счастье, и попыталась вырвать его. Оно было слишком упрямо.

Это был прекрасный день, и я была влюблена. Конечно, я была счастлива.

Я откинулась на зефирный мох и уставилась в небо. Густые белые облака на ярко-синем фоне тоже напоминали зефир. Скорее всего, так оно и было. Я закрыла глаза и позволила своим чувствам говорить со мной. Я позволила своему разуму блуждать по моим ногам, которые дрожали, когда он держал их, входя в меня… моё лоно, всё ещё набухшее и чувствительное, которое сжималось от желания при одной лишь мысли о нём… мои груди, всё ещё чувствующие его прикосновения, его рот, танец его зубов… моя шея, когда я ощущала его губы, прижатые к ней и пившие из меня, когда он наполнял меня.

Возбуждение захлестнуло меня при этом воспоминании, и мои руки задрожали. Я знала, что должна что-то сделать, чтобы остановить это, но вместо этого моя рука медленно и томно скользнула по животу. По груди, щёлкнув пальцами по соскам, но прикосновение было уже не то. Одну руку я положила на шею и пальцами погладила теперь уже невидимое место, где он кормился, а другой рукой двинулась ниже, начиная скользить по бриджам, которые, по-видимому, были верхом моды в Америке середины века.

— Какого чёрта ты делаешь? — взревел Михаил, и я лениво открыла глаза, улыбаясь ему.

Он лучше справлялся с коварными последствиями этого мира. Но мне показалось, что он проигрывает битву.

— А что, по-твоему, я делаю? — радостно пробормотала я. — Переживаю прошлую ночь.

Он поймал мою руку, которая вот-вот бы скользнула под штаны, и поднял меня.

— Это эйфория, — натянуто сказал он. — Это не настоящее. Ты должна бороться с этим.

— Прошлой ночью не было никакого безумия, вызванного конфетами. И сегодня утром, — добавила я рассудительно.

— Не надо.

Я улыбнулась ему.

— Подойдите сюда, ваше Ангельское Высочество. Я хочу, чтобы меня поцеловали.

Он покачал головой.

— Ты не знаешь…

— Конечно, я знаю. Этот мир пропитан чем-то очень опасным. И делает людей счастливыми, а мне всё равно. Он не вынуждает меня чувствовать то, чего я уже не чувствовала. Это просто избавление от моих страхов. Иди сюда и поцелуй меня.

— Страх может быть хорошим, — упрямо сказал он.

Я протянула руку и поманила его.

— Не в этот раз.

— Нет.

Он не сдвинулся с места, и часть моего счастья померкла. Его воля была слишком сильна, её не могли сломить ни уловки Уриэля, ни мои сомнительные чары.

— Я не могу прочитать тебя здесь, — сказал он, — но догадываюсь. Ты думаешь, что я могу сопротивляться тебе, даже несмотря на все искушения, которые витают в воздухе, потому что на самом деле не хочу тебя. И ты ошибаешься.

— Есть ещё одна причина, по которой ты можешь сопротивляться мне?

Он покачал головой.

— Нет. К чёрту волшебную атмосферу, эйфорию и то, как она может лишить здравого смысла. Я могу бороться с этим, — он подошёл ближе.

Я просто смотрела на него, ожидая смертельного удара и надеясь, что здесь, в стране счастья, это не будет слишком больно.

— Единственное, с чем я не могу бороться, — сказал он, становясь ещё ближе, так близко, что я могла смотреть в его обсидиановые глаза и видеть своё отражение там, маленькое и уязвимое, — это как сильно я хочу тебя.

Затем он поцеловал меня, только его губы касались моих. Мои руки он удерживал по бокам. Я сделала то же самое, позволяя только нашим губам сливаться, пробуя его и открывая рот, когда его язык прижался к моим губам, чувствуя скольжение его языка. Мои ноги дрожали, слабели. Именно тогда он поймал меня, притянул к себе, но его поцелуи были медленными и ленивыми, как будто у нас было всё время в мире.

— А что на земле? — прошептал он.

— Зефир. Очень мягкий.

— Подушечки или пух?

— Измельчённые и высушенные.

— Хорошо.

Он потянул меня вниз на мягкое ложе, и рукой собственнически обхватил моё бедро. Именно там, где его татуировка запечатлелась глубоко на моей коже. Ещё одна волна желания прокатила по моему телу. Я хотела, чтобы на мне была его метка. Я чувствовала силу, связь между нами и упивалась этой мыслью.