Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

А этот «генерал» так дорожил своим генеральством, что немедленно же от него отказался, как только узнал, что Горького тоже выбрали в академики, но тотчас же, ввиду его политической неблагонадежности, и исключили. Характерны письмо Антона Павловича по этому поводу на имя президента академии великого князя Константина Константиновича и отношение к этому же инциденту В. Г. Короленко. Антон Павлович не скрывал, что ему не понравилась самая организация отделения изящной словесности Академии наук. По его мнению, академики сделали все, чтобы обезопасить себя от литераторов, общество которых всегда их шокировало. Беллетристы могли быть только почетными академиками, а это ничего не значило, так как звание почетного академика не давало ни жалованья, ни права голоса. «Ловко обошли! — писал Антон Павлович А. С. Суворину 8 января 1900 года. — В действительные академики будут избираться профессора, а в почетные академики — те из писателей, которые не живут в Петербурге, т. е. те, которые не могут бывать на заседаниях и ругаться с профессорами».

Отвратительная весна, бывшая в тот год в Ялте, сильно повлияла на здоровье и на настроение Антона Павловича. 5 марта выпал снег. Это удручало его, и все его мысли были в Москве, где в то время развивал свою деятельность Московский Художественный театр. Его цели, организация и идейное отношение к делу были ему очень симпатичны, он даже мечтал принять близкое участие в его делах и с нетерпением ожидал, когда этот театр приедет в Крым. Он хлопотал о помещении для него в Ялте и даже об устройстве в этом помещении электрического освещения.

Весной приехал в Крым Художественный театр. Он остановился для нескольких спектаклей в Севастополе. Станиславский и артисты ожидали приезда туда Антона Павловича, но завернула такая ужасная погода, что они напрасно его прождали. Только на Пасху, когда потеплело, он туда приехал. Специально для него там давали «Дядю Ваню». Из Севастополя театр переехал в Ялту, и — странное дело! — точно по щучьему веленью, сюда же собрались и писатели: Чириков, Бунин, Елпатьевский, Куприн и Максим Горький. В доме на Аутке сразу все ожило. Каждый день там собиралась вся труппа, приходили писатели, и для наших матери и сестры опять настали мелиховские времена: они занялись приемом своих гостей. Беленькая, ласковая, общительная, мать Евгения Яковлевна восседала во главе стола, угощала и следила за каждым гостем, хорошо ли он ест.

Уехал театр — Антона Павловича стали одолевать посетители. Гости, гости и гости! Приходили люди, с которыми он не имел ровно ничего общего, сидели подолгу, заводили неинтересные разговоры, часа по два просиживали за стаканом чая, молча и со звоном вертя в нем ложечкой. А он в это время был в самом писательском настроении, должен был скрываться от них, бросать свой письменный стол и запираться в спальной.

«Мне жестоко мешают, — писал он в одном из своих писем, — скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло» (18 августа 1900 года).

Осень 1900 года Антон Павлович провел в Москве, а в начале декабря опять уехал за границу, но снег и холода погнали его обратно домой, и в первых же числах февраля 1901 года он возвратился к себе в Ялту. В это время я находился далеко на севере и потому не знаю, как он проводил время до весны. По странной игре судьбы я даже за все это время не получал писем ни от него, ни от домашних. Как вдруг в конце мая 1901 года я неожиданно узнал из газет, что он женился. Свадьба состоялась в Москве 25 мая 1901 года. В первое время я даже и не знал, кто была его невеста. Я сказал «неожиданно» потому, что эта неожиданность коснулась не одного только меня, но и моего брата Ивана Павловича, бывшего в то время в Москве и видевшегося с ним в то же утро, перед самым венчанием, за какой-нибудь час до церемонии, и узнавшего об этом только тогда, когда все уже совершилось¹⁰⁰.

Прямо из-под венца Ольга Леонардовна повезла своего супруга на кумыс в Уфимскую губернию, и с этой поры я уже совсем потерял брата Антона из виду и больше не видал его никогда¹⁰¹.

Прошло три года.

3 июля 1904 года я отправился в Ялту, чтобы навестить своих мать и сестру. Тогда Антон Павлович с женой находились за границей, в Баденвейлере.

Когда пароход приставал в Ялте к молу, то мне кто-то помахал с берега шляпой. Это был мой двоюродный брат Жорж¹⁰²

, служивший агентом в Русском обществе пароходства в Ялте и вышедший на мол принять пароход. Он узнал меня издали, приложил рупором ладони ко рту и крикнул мне с берега:

— Антон скончался!

Это ударило меня как обухом по голове. Хотелось заплакать. Вся поездка, вся эта прекрасная с парохода Ялта, эти горы и море сразу же померкли в моих глазах и потеряли цену.