Волчанский крест

Он сидел, держа в руке старый громоздкий маузер со взведенным курком, одолеваемый воспоминаниями. Из темноты всплывали лица — и хорошо знакомые, и давно, казалось, забытые. Они говорили с Николаем Гавриловичем, и голоса их звучали так, словно все они находились рядом с ним — прямо тут, в этом сыром, промозглом каменном склепе. Вспоминались женщины — все, сколько их у него было, — и дети, которых они ему родили. Времена уже тогда наступили сложные, неспокойные; власть дотянула до Волчанки щупальца телефонных проводов, приковала богом забытый поселок к центральным областям страны цепями проезжих в любое время года дорог, насажала повсюду своих людей — словом, окрепла, да так, что с ней уже приходилось считаться. Тогда и появилась у него эта чужая, никчемная фамилия — Субботин. А уж о сыновьях и говорить нечего: им, кровиночкам, Николай Гаврилович не мог дать не только своей фамилии, но даже и настоящего отчества. Помогал чем мог, это верно, особенно тогда, когда, до конца разобравшись в ситуации, сам стал в Волчанке властью, но вот батей никто из них его не называл даже наедине — не могли себе этого позволить, права такого не имели. Так ни разу он этого слова — «батя» — от них и не услышал. А теперь-то уж и подавно не услышит, спасибо москвичам.

«Нет, — подумал он, тиская деревянную рукоятку пистолета. — Нет, попытка к бегству — это, конечно, хорошо. Только пулю этому москвичу между глаз я сам пущу, никому не доверю. Мой он, и точка! Не забыть бы Семена предупредить, а то он у нас на руку скор, ему человека шлепнуть — одно удовольствие, все равно что высморкаться. Что-то долго, кстати, он там возится. Не случилось бы чего.»

И вот тут, стоило ему только об этом подумать, откуда-то из-под земли донесся приглушенный громовой удар, от которого каменный пол под ногами Николая Гавриловича испуганно вздрогнул. За первым ударом послышалась целая серия, с потолка за шиворот посыпался какой-то мусор. Субботин вскочил, включил фонарик и в его неверном, прыгающем свете увидел, как сдвинутая крышка гробницы, служившая дверью потайного лаза, поползла, как живая, сорвалась с каменной подставки и, свалившись на пол, с треском раскололась.

Глава 22

Семену Басаргину приходилось туго — он и не ожидал, что Макар окажется таким хладнокровным ловкачом. Ежов, хоть и был человеком сугубо штатским, обладал, как оказалось, редкой способностью не терять головы при звуках стрельбы и сразу же начал действовать так, словно ничем другим никогда в жизни не занимался.

Теперь, когда по всей пещере метались рыжие сполохи выстрелов, когда пули высекали из малахитовых стен длинные рыжие искры и брызгались каменной крошкой, когда вокруг дико визжали рикошеты и уши закладывало от производимого древним «льюисом» басистого грохота, — Басаргин понимал, что зря послушал дядю Колю. Не пугать надо было Макара, а валить — валить сразу, как лося с номера, наверняка, чтоб уже не рыпался. Но нет, старому хрену хотелось, видите ли, тряхнуть стариной, пальнуть еще разочек из своей ржавой гаубицы — да не по водочной бутылке и не в дерево, а в живого, понимаешь ты, человека! Вот и лез бы сюда сам, раз ему так приспичило! А теперь что же — пропадать?

Басаргин попытался поднять голову, и сейчас же по каменной стене прямо над ним хлестнула очередь. По голове и плечам коротко пробарабанил град каменных осколков, левую икру обожгло, как будто об нее затушили сигарету, — расплющенная в блин пуля, уже лишенная убойной силы, но еще горячая, упала, отскочив от камня, на ногу, отсюда и ожог.

Беда была в том, что на стороне Ежова оказалось подавляющее преимущество в огневой мощи. Он довольно быстро расстрелял обе обоймы своего карабина; Басаргин считал выстрелы и подумал тогда, что это уже все, что Макар иссяк и вот сейчас, сию минуту, побежит спасаться в штольню, прямо навстречу дяде Коле с его маузером. Но не тут-то было! Ежов оказался мужиком запасливым и сообразительным: в кармане у него нашелся предусмотрительно припасенный пистолет, а когда и в нем наконец-то кончились патроны, этот мордатый черт воспользовался пулеметом. И ведь сообразил же, сука, как эта старинная машинка работает! Вот тебе и гражданский, вот тебе и бизнесмен.

Вообще-то, понять упорство, с которым Макар держал занятую позицию, было нетрудно. Уйти тем путем, которым пришел, ему мешал залегший за камешком Басаргин. А воспользоваться стремянкой, по которой мог бы проникнуть в штольню, а оттуда в монастырь, Макар не спешил: стремянка была отлично видна в рассеянном свете поставленного торчком, рефлектором кверху, фонаря, и Ежов понимал, конечно, что видит эту стремянку не только он. Карабкаться по приставной лестнице, паля из старинного ручного пулемета, который, к слову, весит без малого двенадцать кило, — дело немыслимое, а значит, во время подъема, пусть себе и недолгого, Макар будет представлять собой завидную мишень. Промахнуться по такой мог бы разве что последний олух, но тут, в пещере, кроме самого Макара, таких не было.