Волчья каторга

– А кто там у вас смотрящим был? – поинтересовался Марк как бы между прочим.

– Казак, – просто ответил Георгий.

– Ваня-казак? Знаю такого бродягу. Сухой такой, да? – натянуто улыбнулся Марк.

– Его не Иваном кличут. Казак, он и есть Казак. И не сухой он. – Георгий уже насмешливо посмотрел на Марка: – В нем пудов шесть будет, не менее. На пушку берешь, Марк?

– Таков порядок, Сухорукий. – Марк вроде успокоился и перестал прощупывать Георгия на вшивость. – Ты как, на особняк будешь ходить?[49]

– Да, на особняк лучше, – ответил Георгий.

– Лады, – согласился Марк. – И помогальника, стало быть, тебе не надобно?

– Нет…

– А что надобно? – посмотрел на Жору Марк. – Волына нужна?

– И волына не надобна.

– А как списывать будешь? – немного удивленно глянул на собеседника Марк.

– А ты мне хошь «мокруху» поручить? – встретился со взглядом Марка Георгий.

– Так ты ж сам гейменником назвался. За ботало тебя никто не тянул…

– Мне без разницы – как горох по барабану, – заявил Георгий, не отводя взгляда от глаз Марка. – Лишь бы балабаны[50] добрые были да вовремя…

– Будет, Сухорукий, все будет, – немного туманно ответил Марк. – Но не по первому разу…

– Что, опять проверять будешь? – не сдержался Георгий.

– Нет. Просто спишешь одну курву. За ради общества. Уж больно пакостлив, сука. Стучит, как дятел. По его наколке Сеню Картуза взяли и Гвоздя, тоже гульных, как и ты. Так что он и тебе враг. Наказать его надо, дабы иным в науку пошло…

– Лады, согласен, – пожал плечами Георгий. – Наколку давай.

– Зовут Афанасием. Погоняло – Шмат. Баруля[51] у него имеется. Шмат к ней почти каженный вечер ходит. Мы ее «хазовку» уже накололи…

– И где ее «хаза»? – спросил Георгий.

– На Четвертой Мещанской во флигеле дома Пискуна, сразу за пересечением с Калмыковым переулком. Флигель на две квартиры, с отдельными входами. Одну квартиру занимает баруля Шмата, другую – какой-то чинуша с семьей. Сработаешь – новое дело получишь. Уже за бабки…

Марк что-то быстро черканул в амбарную книгу, закрыл ее и уставился на Георгия:

– Может, все же дать волыну?

– Не, – отмахнулся от предложения Марка Полянский. – Волына шумит шибко. Мне бы приправу[52]. Какую, я сам скажу.

– Лады. Обратись к Сиплому. Он тебе враз сварганит. Все, топай. Как исполнишь – приканывай, ожидать буду с нетерпением…

Георгий неспешно вышел из кабинета Марка, прошел мимо громилы, который на сей раз посторонился, и спустился по ступеням.

– Слышь, – обратился он к первому громиле, сидевшему внизу. – Сиплый – кто?

– А вон со шмарой у окошка за столиком ханку пьют, – указал громила квадратным подбородком в сторону стола у окна, где совершенно лысый мужик угощал водкой затасканную и уже крепко выпившую девицу.

Георгий кивнул и прошел к окну. На него в трактире уже никто не обращал внимания…

– Ты – Сиплый? – спросил он лысого.

– Ну, я, а ты что за хрен с горы? – просипел мужик.

– Мне приправа нужна, – не ответил на вопрос Сиплого Георгий. – Марк мигнул[53], что ты мне ее можешь устроить.

– Могу, – сказал Сиплый. – Но я занят, не ухлишь, что ли?

– Мне щас надо…

– Сгинь…

Георгий огляделся, подошел ближе и вдруг неожиданно обхватил ладонью затылок Сиплого и с силой наклонил к столу. Сиплый ударился лбом о стол и резко откинулся назад, к спинке стула. Из рассеченной кожи струйкой потекла кровь.

Кое-кто начал вставать, явно с желанием заступиться за Сиплого.

– Ша! – послышался голос Тереха. – Никому не мешаться. Пусть сами разбираются…

– Ты чо, сука?! – прохрипел Сиплый.

Жора снова неожиданно и сильно хряпнул Сиплого мордой о стол.

– Я тебе не сука, майданщик ты ветошный, я честный бродяга, – процедил он сквозь зубы. – А за «суку» я могу тебе ботало с корнем вырвать, – добавил он. – Хошь?

Сиплый молчал.

– Я тебя, падла, спрашиваю, хошь?

Сиплый едва заметно покачал головой: «нет». И прошептал:

– Ну, погоди…

– А что годить-то? – недобро ухмыльнулся Георгий. – Пошли в твои закрома, ты мне приправу выдашь и снова к своей шмаре возвернешься. А она тебя здесь погодит, верно, курва?

– Изыди… – У шмары уже едва шевелился язык.

– Ну, поканали? – приподнял за шкирятник Сиплого Жора.

– Грабки[54] убери, – пробурчал Сиплый, поднимаясь со стула, и обернулся к шмаре: – А тебе – тут сидеть!

– Да п-пошел ты…

Шмара попыталась подняться, но из этой затеи у нее ничего не вышло, и она, будто мешок, набитый требухой, расплылась на стуле…

– Как скажешь, Сиплый, – отпустил воротник рубахи Сиплого Жора. – Веди!

У Сиплого «хазовка» была недалече, в «Утюге» – доме Кулакова. Дом и правда походил на утюг и выходил своим тяжелым каменным носом на Хитровскую площадь. В отличие от алтынных и пятикопеечных ночлежников Сиплый имел в «Утюге» отдельную комнатку-нумер за двугривенный в сутки и считался среди постояльцев «Утюга» в большом авторитете.

Пройдя в нумер, он зашел за занавесь, разделяющую комнату на две половины: прихожую и непосредственно комнату, оставив Георгия в «прихожей». Пошурудив недолго за занавесью, вышел, неся в руках фанерный короб, наполненный кастетами, свинчаткой и прочим железным рухлом уличных громил.

– Вот. Выбирай, чо хошь..