Волчья натура. Зверь в каждом из нас

— Ты это… добрее будь, вот, — огрызнулся Золотых без всякой злобы. Слишком уж давно они с Коршуновичем друг друга знали. И мелкая пикировка соперников-профессионалов давно стала чем-то вроде полуобязательного ритуала.

— Кстати! — Золотых хлопнул себя по лбу. — А что с Шерифом? Где твой Лутченко?

Коршунович взглянул на часы.

— Скоро объявится… Через час-полтора, наверное.

Золотых тоже взглянул на часы.

— Черт, завтракать пора. Сходим, что ли?

— Надо бы, — вздохнул Коршунович. — У меня тоже это… кишка кишке колотит по башке.

Золотых усмехнулся и вызвал ординарца:

— Олежка! Распорядись, чтоб завтрак несли!

— Так поздно уже завтракать, Константин Семеныч! Обедать давно пора!

— Ну пусть обед несут, какая разница! И можно заодно вчерашний ужин…

— Давай все-таки сходим, а, Семеныч? Подумаешь, пару минут… — предложил Коршунович.

Золотых пожал плечами:

— Ну ладно, давай… Олежка, отставить, мы в буфет пойдем! Степа, побудь тут, после нас позав… Гм! Пообедаешь, лады?

— Конечно, Константин Семеныч.

Золотых встал из-за стола, оправляя китель.

— Тебе не жарко? — поинтересовался Коршунович. — Снял бы ты его…

— Жарко, — фыркнул полковник и выразительно воздел указательный палец горе: — Однако я сейчас являю собой лицо Сибири. Вот прибалтов проведем, тогда и сниму.

— Тучноватое, надо признать, лицо, — фыркнул Коршунович. — Ты когда в футбол последний раз бегал?

— Футбол я не люблю, — вздохнул Золотых, выходя из кабинета. — Я теннис люблю.

— Теннис? — Коршунович задумчиво пожевал губу. — Это импортное дрыгоножество и рукомашество? Я понимаю — футбол или, там, волейбол. Но теннис? Тебе не кажется, что это игра для маленьких девочек?

— Тогда уж давай всей толпой в регби играть. Дабы подчеркнуть мужескость. И без судьи, чтоб клочья из всех летели…

— Клочья из нас полетят, Семеныч, не беспокойся. В самое ближайшее время.

— Так! — Золотых остановился посреди коридора. — У нас обед, понял? Мы отвлекаемся душой и… это… восстанавливаем силы. Так что о деле — ни слова.

— Молчу, молчу, — отмахнулся Коршунович. — Порядочки у вас…

— А что, в России иначе?

Коршунович только вздохнул.

В буфете было полно спецназовцев. Рядом с каждым столом аккуратными треугольными вигвамами стояли иглометы. Да не ручные, а длинноствольные, каждый с рукоятью и выступом под вторую ладонь, с упором для плеча и приживленным двуморфом целеуказателя.

— Что-то у меня аппетит разыгрался, — проворчал Коршунович. — Хотя когда я по-людски обедал в последний раз — и вспомнить не могу…

Едва они вернулись в кабинет, Степа Чеботарев сообщил:

— Сдались прибалты. Приехали на тачке прямо к кордону на Звездном и вылезли с поднятыми руками. Сейчас здесь будут.

— Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…

— Сделается оно, как же! — Золотых уселся на свое место. — Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…

Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин — уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.

— Следят, орелики, — буркнул Рихард по-балтийски. — Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.

Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.

— Интересно, — сказал Цицаркин, — а если бы мы и правда решили сбежать, что бы они сделали?

— Не знаю. — Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. — Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.

— Почему — как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.

— У других — не лучше.

— Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы — из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.

Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:

— Ехать бум, папаша?

— Бум! — оживился папаша. — А куда?

— В управу службы безопасности.

Лицо у папаши вытянулось.

— Ето на Басевича, что ль? — переспросил он. — Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.

— Ну тогда до кордонов поедем, — вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.

Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.

Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:

— Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.

— А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?