Волчий камень

– Просто? – Вельгунов вынул сигару изо рта и посмотрел на собеседников со всей серьезностью, словно раздумывая, можно им доверять или нет. – В том-то и беда, сударыня, что политические события непредсказуемы.

Андрей Еремеевич явно чего-то не договаривал. Анита попыталась вызвать его на откровенность, но он заторопился и, извинившись, сказал, что ему нужно идти. Так закончился их первый разговор.

С тех пор они виделись каждый день. Ресторанчик «Лютер унд Вегнар» чем-то привлекал Вельгунова, он сиживал там часами. Аните тоже понравилось это маленькое тихое заведение, от которого веяло вековой древностью. Там они встречались за бокалом бургундского – чаще всего вдвоем, поскольку Максимов нашел в Берлине другую компанию, чьи интересы были ему ближе. Когда Анита узнала, где супруг пропадает целыми днями и чем занимается, она пришла в ужас, но Алекс был непреклонен: со свойственным ему упрямством он заявил, что ему приятнее такое времяпрепровождение, нежели беседы с каким-то проходимцем весьма подозрительной политической ориентации. Анита сочла за благо не спорить – Алекс предоставил ей полную свободу действий, и она ею довольствовалась.

– Признайтесь честно, Анна Сергеевна, – сказал однажды Вельгунов, положив ладони на дубовый столик, на котором так романтично горели свечи в старинных канделябрах, – ваш муж ревнив?

– Алекс? Что вы! Он мне доверяет. Будь он ревнивцем, мы бы не ужились. Я ведь по происхождению испанка, а испанцы свободолюбивы, как никакая другая нация.

– Хотите сказать, что господин Максимов смотрит на наши с вами фривольные беседы сквозь пальцы?

– Помилуйте, Андрей Еремеевич! – засмеялась Анита и щелкнула ногтем по пустому бокалу. – Я не усматриваю в наших беседах никакой фривольности. Сплошная политика, к которой я, признаться, не испытываю ни малейшего интереса.

– То-то я вижу, что вы скучаете! Все: с этой минуты ни слова о политике. Поговорим о чем-нибудь другом. О литературе, например. Вы знаете, я ведь был знаком с Шамиссо.

– Правда?

– Это было в первый год моего пребывания в Германии. Мы виделись несколько раз в салоне фон Энзе. Очень милый салон – хозяин прекрасно говорил по-русски, обожал Лермонтова, Пушкина и Гоголя. У него собирались многие здешние знаменитости.

– Шамиссо… – проговорила Анита, воскрешая в памяти все, что знала об этом писателе. – Он сочинил роман о человеке, продавшем дьяволу собственную тень.

– Да. И не только. Шамиссо был прекрасным поэтом, географом и естествоиспытателем. К сожалению, наше знакомство длилось недолго, он вскоре умер.

Непонятное волнение овладело Вельгуновым. Он допил вино и достал из кармана портсигар.

– Вы не будете возражать, если я закурю?

– Вы забывчивы, как мой Алекс, – сказала Анита. – Мы ведь договорились, что вы имеете право курить в моем присутствии, когда вам вздумается.

– Вы очень любезны, Анна Сергеевна. – Андрей Еремеевич сунул сигару в рот, нагнулся над столом и по-простецки прикурил от горевшей на столике свечи.

Посетители ресторанчик не баловали – видимо, со времен Гофмана он перестал пользоваться популярностью, и здесь всегда было малолюдно. Анита усматривала в этом только преимущество – к чему лишний шум?

Сегодня, впрочем, она чувствовала себя в окружении темных стен, на которых колеблющимися кляксами расплывались свечные блики, как-то некомфортно. А когда над столом поплыл табачный дым, ей и вовсе сделалось дурно, стало тяжело дышать.

– Извините, Андрей Еремеевич, я, пожалуй, выйду.

Она поднялась из-за столика, взяла свой ридикюль. По телу разливалась слабость, и Анита дала себе слово впредь не увлекаться хмельными напитками. Прав Алекс: надо почаще бывать на свежем воздухе и посвящать время занятиям, более полезным для здоровья.

– Вы на улицу? – спросил Вельгунов. – Я с вами. Действительно, здесь стало… душновато.

Они вышли из ресторанчика. Стояла стылая, характерная для поздней среднеевропейской осени погода: ветер раскачивал в воздухе мелкую, почти не осязаемую взвесь – нечто среднее между дождем и снегом. Анита закуталась в бобровую шубку (все-таки шубы в Московии делают на совесть!) и опустила на лицо вуаль. По площади сновали прохожие и катились пролетки. На первый взгляд, Берлин жил мирной жизнью, ничто не напоминало о драматических событиях, которые, по словам Андрея Еремеевича, еще не закончились.

– Приглядитесь внимательнее, – сказал Вельгунов и вытянул вперед руку с сигарой. – Видите на той стороне поваленную афишную тумбу? Две недели назад здесь была перестрелка, и ее использовали в качестве укрытия.

Анита пригляделась и на поверхности тумбы, на размокшей афише, кричавшей о скором приезде в Берлин какого-то Горди Хаффмана, увидела несколько рваных пулевых отверстий.

– Революция продолжается, сударыня…