Волчица и пряности. Том III

Услышав, как его назвали рыцарем Хашмидтом, Лоуренс понял, что послание Марка не было шуткой или чьей-то выдумкой. Хендт ла Хашмидт — так звали придворного рыцаря, главного героя известной легенды, пришедшей из знойной страны виноградников и морей — Элеас. Однако подобное сравнение Лоуренса не обрадовало: Хашмидт браво сражался за любовь Илезы, дочери аристократа, но трагически погиб на дуэли, отстаивая своё право на Илезу у бросившего ему вызов принца Филиппа Третьего.

Лоуренс взлетел по ступеням, растолкал паясничавших торговцев и вбежал внутрь. Взгляды присутствующих, будто копья на теле распятого разбойника, скрестились на Лоуренсе. Напротив входа, перед стойкой, за которой обычно восседает глава торгового дома, стоял…

…«принц Филипп Третий».

— Заявляю во всеуслышание! — пронёсся по зале пронзительный юношеский голос.

Сейчас Амати был не в смазанном жиром плаще торговца рыбой, а облачился в парадную мантию, действительно напоминая наследника знатной семьи. Амати смотрел прямо на Лоуренса, а торговцы, затаив дыхание, ожидали продолжения речи «принца».

Амати поднял над головой пергамент и кинжал:

— Я выплачу долг, тяжким бременем лежащий на хрупких плечах монахини-паломницы, после чего признаюсь свободной дочери Божьей Холо в своей преданной любви! Клянусь небесным покровителем гильдии Роуэна — святым Рамбальдосом!

Зал загудел, слышались возгласы восхищения, смех. Присутствующих охватило нездоровое воодушевление.

Амати невозмутимо опустил руки. Крутанув нож в правой руке, он направил его на Лоуренса рукоятью вперёд:

— Госпожа Холо рассказала мне о своих невзгодах и о том, как вы с ней обращаетесь. Будучи человеком независимым, я желаю вернуть ей крылья свободы и использую для этого все свои связи и средства. А после сделаю ей предложение!

Лоуренсу явственно вспомнились слова Марка: «В его возрасте, если что-то стукнет в голову, землю рыть будет, а своего добьётся». Лоуренс с отвращением взглянул на протянутый кинжал и перевёл взгляд на пергамент. Амати стоял далеко, поэтому Лоуренс не смог разобрать слова на пергаменте. Скорее всего, там было записано всё только что сказанное, но более детально. В правом нижнем углу краснела печать, и цвет ей придавал явно не сургуч, а кровь.

Клятва на крови используется в тех краях, где нет нотариусов, либо если договор слишком важен, чтобы доверять его посторонним. В этом случае одна сторона ставит под договором печать собственной кровью и передаёт нож другой, сопровождая действо клятвой перед Богом. Если подписавшийся кровью нарушает условия договора, то он должен будет этим ножом либо убить соперника, либо перерезать себе горло.

Если Лоуренс сейчас примет нож, договор будет считаться заключённым. Но Лоуренс не шелохнулся — он-то никак не думал, что всё так обернётся.

— Господин Лоуренс.

Взгляд Амати красноречиво говорил, что пытаться отшутиться или увильнуть бесполезно. Лоуренс подбирал слова. Он заговорил, пытаясь выиграть время:

— Холо в долгу передо мной, и она расплачивается молитвами о безопасном путешествии, отрицать не буду. Но никто не говорил, что, когда с долгом будет покончено, она откажется сопровождать меня.

— Не говорил. Однако так она и сделает, если я попрошу. В этом я уверен.

В толпе послышалась тихие возгласы. Амати не выглядел пьяным, но своим видом он действительно напоминал Филиппа Третьего.

— Не будем забывать, что Холо всё-таки странствующая монахиня. Брак в этом слу…

— Я в курсе, можете не беспокоиться. Мне известно, что госпожа Холо не служит какому-либо ордену.

Лоуренс твёрдо сжал губы, чтобы не выругаться вслух.

Странствующие монахини были двух типов: одни принадлежали к так называемому ордену нестяжателей, у которого даже не было своего храма, другие сами себя объявляли монахинями, но ни в каком монашеском сообществе не состояли. Большая часть монахинь относились к последним, «самоназначенным», причём обычно это было не более чем удобным прикрытием в путешествии. Естественно, обетом безбрачия подобные монахини связаны не были, и Амати об этом знал. Значит, преподнести всё так, что Холо якобы входит в один из орденов, уже не получится.

Амати продолжил свою искусную речь:

— Право, мне и самому не хочется предлагать Лоуренсу договор в такой форме — все присутствующие и без того видят во мне Филиппа Третьего из истории про рыцаря Хашмидта. Однако, по законам Кумерсуна, давший женщине в долг становится её попечителем. И разумеется… — Амати откашлялся, — если господин Лоуренс, как попечитель госпожи Холо, благословит наш брак, необходимость в заключении подобного договора отпадёт сама собой.

Остальные торговцы, пересмеиваясь вполголоса, с интересом наблюдали за «Филиппом» и «Хашмидтом»: редко увидишь, когда за женщину борются настолько ожесточённо. Такая история украсит любое застолье.