Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

Евангельская притча оказалась вполне уместной в семье истового почитателя Талмуда. Даже местный раввин не отверг щедрый дар Мессинга синагоге, правда, в сердцах обругал Авессаломом.[30] Спустя годы, оказавшись на высоте четырнадцатого этажа, я никак не могу понять, что общего между мятежным царевичем и отщепенцем с разбитым сердцем, разве что длинные вьющиеся волосы.

С тех пор в Гуре Вольфа так и называли – Авессаломом или «блудным сыном», а местные ребятишки бегали за ним и кричали: «Мессинг, Мессинг, погадай!»

Вольф отнесся к подобному признанию как к великой чести. Быть блудным сыном своего народа – великая честь.

Две недели он проработал в саду, отдыхал с лопатой и ведром воды в руках. Никто его не тревожил, не разыскивал. Из-за границы не было никаких вестей, и в конце августа, когда отец в преддверии субботы заявил, что Вольфа пора женить, он решил, что отдых закончился, и на следующий день отправился в Варшаву. Хотелось посмотреть город, познакомиться с новостями.

Мессинг гоголем прошелся по Маршалковской, свернул на Аллеи Иерусалимские, добрался до Краковского предместья. Посетил Старо място, отыскал Национальную библиотеку. Полистал берлинские газеты, и нигде, даже в самых бульварных, не обнаружил ни единого слова о происшествии в Моабите, а также о покушении на полицейских чинов на Северном вокзале. В рекламном проспекте Винтергартена ни единого упоминания о В. Мессинге. Это и радовало, и печалило одновременно.

Вечером Вольф отправился по выписанным адресам, где давали представления местные маги и волшебники. Больше других ему понравился Бен Алли, выступавший в Варшавском цирке. Он ухитрялся ловить руками пули, которые ассистент выстреливал в него из пистолета.

Прежде всего, Мессинг отметил, что с точки зрения классовой борьбы это очень полезное искусство. Его очень не хватило Гюнтеру Шуббелю, и, наблюдая за ловкими манипуляциями факира, Вольф с тоской припомнил все, чем была богата его короткая биография.

Отрезвил его голос из зала.

Некий офицер – Мессинг сразу догадался, что это не подставной – вышел на арену и предложил фокуснику за пятьсот злотых выстрелить в него из своего пистолета. Такова Польша – в те годы офицер там считался кем-то вроде наместника Божьего.

Бен Алли поклонился и вежливо ответил:

– Пан офицер! Неужели на моем месте вы согласились бы оказаться убитым за какие-то пять злотых в день?!

Героическое прошлое неожиданно отступило в царство былого или, если точнее, в более достоверное пространство никогданеслучавшегося. Ослабли муки, которыми Мессинг буквально изводил себя: поступи он так или этак, не случилось бы того или этого. Как жить без Ханни? Что о нем подумает товарищ Рейнхард и не сочтут ли в Москве его предателем?

Эти вопросы внезапно обросли бородами и, как ни гнусно это звучит, отодвинулись в область мемуарного творчества. Его стезя – ловить пули на эстраде или отыскивать их в карманах простаков-зрителей, но никак не перевозить с места на место.

Пора возвращаться на сцену. С этой целью Мессинг посетил всех известных в ту пору медиумов и ясновидящих. Взгляд у него опытный, проницательности хватало, чтобы обнаружить всякую фальшь или подставу, какой пользовались местные телепаты. Удивительно, некоторые из них в числе новомодных штучек-дрючек освоили идеомоторику, а немногие пользовались и гипнотическим внушением, но соединить все эти премудрости в едином порыве, добавить к этому адскому вареву еще и способность погружаться в сулонг, что способствовало чтению чужих мыслей, пока никому не удавалось. Другими словами, на рынке «мистических» услуг обнаружился зазор, куда он мог бы влезть со своими психологическими опытами. Практика однако показала, что осуществить это начинание в послевоенной Польше было неимоверно трудно.

В ту пору по Европе разъезжали сотни, если не тысячи, всякого рода медиумов, магов, «телепатов», «предсказателей судеб», а в возродившейся Речи Посполитой количество такого рода мошенников на душу населения превосходило все разумные пределы. Польша буквально кишела «ясновидцами», «прорицателями» и «экстрасенсами» всевозможных калибров. Их можно было встретить повсюду – от дешевых балаганов и цирков до светских салонов и польского сейма, более напоминавшего берлинский паноптикум, в котором политические «зазывалы» принимали такие законы, от которых у обывателей мороз шел по коже. Главными ответчиками за все неурядицы и беды Польши оказались евреи. Соотечественникам Мессинга ставили в вину и нежелание «ассимилироваться», и чуждый «паньству» дух наживы, и нежелание нести общественные обязанности.