Волгарь

Лестно было бабе Дуне такое внимание, давно уж ее никто подарками не баловал, ажно прослезилась старушка от радости и про себя решила, что если и не выхлопочет Дарья пенсии, то все едино вдову прогонять не станет: пущай живет баба, да детки ейные дом жизнью полнят. А Дашу она задумала вместе с собой пристроить к стрелецкой кухне, а там, глядишь, через знакомого дьячка можно будет и парнишков в науку отдать.

Ладно устроилось житье Васильевых в Москве. Пока баба Дуня справляла в казарменной поварне свою работу, Даша в избе хлопотала, а Николка с Юрашиком передружились со слободскими ребятишками, бегали на санях кататься, на Москву-реку ходили, тешились всяко. Даже как-то раз утекли огольцы, матери не спросясь, на царев выезд смотреть. Извелась Дарья своих охламонов дожидаючись, и лишь заступничество бабы Дуни спасло пацанят от материнской расправы. Порки-то избежали они, да вот только пришлось три дня дома сидеть безвылазно.

Когда подходила к концу вторая седмица, пришел ввечеру Иван Данилыч и принес Дарье радостную весть. Сообщил полковник, что прошение ее принято с благосклонностью в Стрелецком приказе, и уже подписана к исполнению грамотка о назначении пенсионного содержания вдове стрелецкого сотника Никифора Игнатова Васильева, что погиб геройски от рук бунтовщиков. И что со следующего месяца будет она получать казенное содержание для кормления себя и малых своих сыновей.

Дарья от радости не знала, куда усадить дорогого гостя. Упросила полковника не погнушаться и откушать с ними, чем Бог послал. А у запасливой бабы Дуни и чарка доброй романеи нашлась, каковую и поднесла вдова Ивану Данилычу с поклоном.

Полковник остался трапезничать, не чинясь, и чарку принял с довольностию. Ел да нахваливал умелую стряпуху. Когда ж проводили женщины почтенного гостя, а Николку с Юрашиком почивать отправили, то разговорились меж собой по душам, засидевшись за рукодельем заполночь.

Поведала Дарья хозяйке про свое житье прошлое, а та даже чуток всплакнула от жалости. Хоть сама она и прожила всю жизнь одна, а все ж понимала, что ой как не сладко пришлось Дашеньке, когда не стало Никифора. Да теперь пусть и устроилось все неплохо, но что хорошего молодой справной бабе одной век коротать?

С этого дня ладно потекла жизнь Васильевых. Баба Дуня и впрямь пристроила Дашу на поварню себе в помощницы, а Николка с Юрашиком обучаться начали у дьячка Онуфрия с прочими стрелецкими детьми.

Поначалу ребятишки, которые постарше, пытались всяко приставать к братьям. Но Николка, с самых малых лет отцом обученный, поочередно каждому укорот сделал, и братьев оставили в покое. А потом и зауважали, потому что старший из них, Николка, дюже сметлив оказался и науки постигал быстро. А младший, Юрашик, такие хитрые проказы учинять мастер был, что потеха всем случалась изрядная, а виновных никто сыскать не мог.

Дьячок же Онуфрий, встречая мать братьев Васильевых, на похвалы парнишкам не скупился. Так что была Дарья очень довольна и отслужила в церкви благодарственный молебен.

Да вот еще стал по субботам захаживать к вдове полковник Иван Данилович. Скоро Дарья ждать уж стала его и к каждой субботе вечернюю трапезу готовила с особым изыском, постепенно выясняя пристрастия полковника. А любил тот более всего Дашины пироги с грибами, но и сам не с пустыми руками приходил, сыновьям Дарьи завсегда у полковника гостинец находился.

После же сытной трапезы любили Николка с Юрашиком послушать рассказы Ивана Данилыча о воинских походах, коих он немало пережил на своем веку. Да и рассказчик он был знатный. Дарья же с бабой Дуней тоже с охотой слушали, занявшись рукодельем.

Удумала вдова одарить своего благодетеля к Пасхе вышитым кушаком шелковым. Вот и клала вечерами узоры по алому шелку, напевая негромко «Кресту твоему поклоняемся...», в постные дни, когда мирских песен петь не дозволяется. Словно легкий ручеек лесной струился нежный голос Дарьи. Давно она не пела, с тех самых пор, как схоронила мужа, и только сейчас снова потянуло женщину к песням. К слову сказать, глянулся Иван Данилыч Дарье. Казалось ей, что Никифор покойный на него похож был, точно брат меньшой. Да только не верилось бедной вдовице, чтоб такой человек на нее смотреть захотел. Вот и не давала она волю сердцу.

Как-то решил Иван Данилыч заглянуть к вдове в неурочный день, тепло уж было, всего две седмицы оставалось до светлого Христова Воскресения. Дверь из сеней в горенку отворена была, а Дарья у окна сидела с вышиванием и пела. И так хороша она была в этот миг, так чист и нежен был ее голос, что заслушался старый вояка, засмотрелся на пригожую женщину, и сладко-сладко защемило его сердце...

Не стал он тревожить Дашу, развернулся, постояв маленько, да и ушел тихонько, не сказавшись. Но крепко засел в его душе образ сероокой певуньи. Дарья и по первой встрече глянулась седому полковнику, оттого и взялся он пособлять в ее хлопотах со всем рвением, а вот после этого раза и вовсе влюбился Иван Данилыч в красавицу-вдову, как безусый юнец.