Волгины

— Товарищ бригадный комиссар, старший политрук Волгин явился по вашему приказанию.

Начальник политотдела, не сводя с Алексея пытливого взгляда, протянул руку.

— Садитесь.

Алексей сел, скользнув взглядом по раскрытой папке с анкетой, на которой увидел свою фамилию. Это была та анкета, которую он заполнял в политотделе дивизии после прибытия с маршевой ротой. В ней он ничего не скрыл о своей гражданской работе. «Начальник строительства Н-ской железнодорожной ветки, член Н-ского обкома», — значилось в послужном списке.

— Вы знаете, зачем я вас вызвал? — спросил начпоарм, глядя на Алексея светлыми, изучающими глазами и бережно поглаживая свою роскошную бороду, точно лаская ее.

— Предполагаю.

— Ну-с, вот… Давайте сначала познакомимся. Вас я уже знаю по личному делу. — Начпоарм привстал. — Николай Владимирович Колпаков, бывший секретарь С-ского горкома партии. Волжанин, как видите.

Алексей, сохраняя официально-почтительный вид, пожал ему руку.

— О вас есть запрос из Москвы, — сказал начальник политотдела, перелистывая личное дело. — Вы, очевидно, знаете, о чем идет речь?

— Они требуют объяснения? — в свою очередь спросил Алексей.

— Пока они только запрашивают. — Начпоарм чуть приметно улыбнулся. — Повидимому, вы им очень нужны.

— Объяснение я посылаю лично наркому, — сухо ответил Алексей.

Начальник политотдела продолжал внимательно его разглядывать.

— Политотдел и военсовет армии знают о вашей работе на фронте и ничего плохого о ней не могут сказать, но вас хотят, повидимому, отозвать. Есть категория людей, которые должны быть там, где им положено быть, и это, конечно, правильно.

— Мне не хотелось бы уходить из армии именно теперь, — сказал Алексей.

— Ваш батальон хорошо провел операцию. Дивизия смогла выйти из окружения без больших потерь.

— Батальон потерял половину своего состава, товарищ бригадный комиссар, — жестко напомнил Алексей.

— Я знаю, — начпоарм недовольно поморщился, — но дивизия все-таки вышла с честью и сумела сохранить не только знамена, по и материальную часть.

— В этом заслуга бойцов, командира батальона капитана Гармаша и других командиров.

— И ваша, — добавил начальник политотдела.

Алексей пожал плечами.

— Я очень плохой военный…

— Слушайте, — с чуть заметной досадой заговорил Колпаков, — я говорю с вами не как старший начальник с подчиненным. Мы с вами оба в недавнем ответственные работники… и не рядовые… Во многом я вас понимаю: смерть жены, ребенка… Потом эта обстановка…

— Товарищ бригадный комиссар, — нетерпеливо перебил Алексей. — В тот день фронт был для меня ближе, чем служебный спокойный кабинет где-нибудь в тылу. И я уехал на фронт. Правда, я никому не доложил об этом. Но есть долг, который выше всякого другого долга, товарищ бригадный комиссар.

— А что было бы, если бы все наши ответственные работники в тылу самовольно бросили свои посты и пошли на фронт?

Алексей насупился.

— Тогда у меня не было поста. Новостройка была уже у немцев. Да и вообще… есть поступки, за которые вряд ли можно взыскивать. Мне кажется, я сумел убедить наркома в письме, и он оставит меня в армии.

Начальник политотдела встал во весь свой богатырский рост, прищурился. Пальцы его играли шелковистыми прядями бороды.

— Пойдете работать к нам в политотдел?

— Благодарю, товарищ бригадный комиссар. Разрешите остаться в батальоне.

Начпоарм усмехнулся.

— Вы — что? И политотдел армии считаете тыловым учреждением?

— Нет, не считаю… Но, товарищ бригадный комиссар, сейчас я нигде не могу быть, а только на передовой. Не могу… Вы можете это понять?

Обойдя стол, Колпаков подошел к Алексею, взял его под локоть.

— Удивительный вы человек, Алексей Прохорович. Мне рассказывал о вас Кречетов. Я вас понимаю, но все-таки вы тогда были неправы. И мы бы могли просто приказом отозвать вас из батальона.

Алексей молчал, глядя в угол. Там, на скамейке лежали охотничья сумка, патронташ, в углу стояла превосходная, отливающая синеватой чернью бескурковка.

Алексей поднял на Колпакова посветлевшие, таящие усмешку глаза.

— Охотитесь?

Начальник политотдела отвел смущенный взгляд.

— Черт ее возьми, — привычка. Подвернулась эта штучка, кто-то бросил, жаль было оставлять. Идем по лесам… Не мог удержаться, знаете… Для охотника отличное ружье — то же самое, что для музыканта хороший инструмент. — Глаза Колпакова заблестели. — Меня в волжских камышах война застала. Вот и здесь… Вчера ехал на машине, четырех вальдшнепов подвалил. Ей-богу! А леса тут какие! Какая природа! Никогда не думал, что здесь так хорошо. И погода для охоты самая подходящая. — Начпоарм вздохнул, добавил, точно извиняясь: — Но это так, между прочим. Другая теперь охота, и зверь другой. Так не хотите в политотдел? А то пошли бы, а?

— Нет, пока не хочу, товарищ бригадный комиссар, — выпрямился Алексей.

— Ну что ж, идите… Повидимому, вас все-таки отзовут, — с сожалением сказал начпоарм.

Алексей вышел из политотдела необычайно взволнованный, хотя какая-то доля тяжести свалилась с его души.