Воля небес

Здесь было душно и тесно, пахло потом, воском и ладаном, стоял постоянный гул из-за десятков шепчущихся людей. Оказывается, в этот вечер Иоанн Васильевич и вправду принимал иноземных послов; датских, голландских и персидских. Кроме них, в Золотой палате собралось немало иноземцев, прибывших в Москву по иным, личным или торговым делам. И, конечно же, сюда пришли показаться все знатные князья и думные бояре, дьяки, воеводы…

Государь всея Руси, выпрямившись и вскинув подбородок, восседал на троне, в тяжелой дорогой шубе, с золотым оплечьем на шее, в украшенной самоцветами шапке, положив унизанные перстами руки на резные позолоченные подлокотники. Остановившись перед ним, Басарга и Роде поклонились – каждый на свой манер.

– Рад видеть тебя, мореход Карстен Роде! – слегка склонил голову Иоанн. – Рад видеть тебя, мой верный слуга Басарга Леонтьев! Дошло до меня, что митрополит русский Филипп через тебя прислал мне благословение. Верно ли сие?

– Так и есть, государь, – подтвердил подьячий. – Заверил он меня, Иоанн Васильевич, что по первому зову твоему готов вернуться, дабы в трудный для православной державы час словом своим и молитвою тебя поддержать!

Басаргу несколько смутило, что царь назвал Филиппа русским митрополитом. Ведь низложенный иерарх возвращаться к делам церковным не желал. Впрочем, боярин понимал и то, зачем это сделано. Государь громогласно сообщал собравшимся князьям, что Филипп от дел мирских вовсе не отрекся и в случае смуты возвысит свой голос на стороне законной власти. Между тем, идя на измену, человек через совесть свою переступает, землю отчую предает. Не так-то сие легко сделать. Слово Филиппа в народе весомо. Его увещевание остановит очень многих, сильно умалив силы смутьянов, а иных и вовсе супротив бунтовщиков обратит. Иоанн, не обращаясь ни к кому лично, упреждал сразу всех: «Не изменяйте! Все равно ничего не получится. Я сильнее, земля русская и сам Бог за мной!»

Однако же душа честного боярина не снесла кривотолка, и подьячий добавил:

– Ныне же инок Филипп помыслами к молитвам обратился и возвертаться не торопится.

– Что же… Будем надеяться, отшельничество его добровольное вскорости завершится, и он сможет с силами новыми вернуться на кафедру свою! – сурово, словно отчитывая, ответил Иоанн.

С этим Басарга спорить не стал.

– Ведомо мне, для возвышения славы державы моей, подьячий, построил ты корабль ратный, каковой пути морские охранять будет во славу веры православной и для покоя купцов русских. За то награждаю тебя, боярин, шубой со своего плеча и двумя сотнями рублей! Надеюсь, успехи ратные в делах морских будут у тебя столь же велики, как и в делах прочих!

– Благодарствую, государь, – склонил голову подьячий.

От трона к нему, тяжело дыша, подошел красный и потный князь Афанасий Вяземский, накинул на плечи боярина бобровую шубу красного сукна, шитую золотом и украшенную множеством самоцветов.

– Ведомо мне, мореход Карстен Роде, ты к сему строительству тоже руку свою приложил и силы свои желаешь отдать служению державе нашей! – продолжил государь. – Посему сей грамотой дарую тебе звание царского атамана и военачальника, отдаю под твою руку все корабли русские, дабы врагов моих силой брать, огнем и мечом сыскать, зацеплять и истреблять!

Князь Вяземский, отдуваясь, принес датчанину грамоту. Карст Роде жадно сцапал ее, вскинул над головой, повернулся к гостям:

– Я командую всем русским флотом! Я адмирал![14]

– Будь достоин этого звания, Карстен Роде. О том, где надлежит тебе искать и истреблять врагов наших, тебе поведает окольничий мой, князь Афанасий…

Афанасий Вяземский жестом указал, что нужно отойти в сторону, однако вышел вовсе в коридор, скинул шапку и отер лоб:

– Уф-ф, жара! Скорей бы на молитву! Стало быть, так, боярин… Послы и купцы наши из Османской порты всю зиму доносят, что султан тамошний войну супротив Иоанна Васильевича зачинает, желает земли басурманские отобрать, а в православных басурманство насадить. Для сего собрал он армию огромную и флот немалый и послал супротив рубежей наших. Посему надлежит вам, припасы огненные получив, вниз по Волге отправляться и кораблем вашим флот османский громить, понеже сил ваших хватит.

– Подождите! – опешил датчанин. – А как же море Восточное? Сиречь Варяжское?

– В Ливонии у нас свара мелкая, порубежная, – отмахнулся князь Вяземский. – От нее урона немного. Империя же Османская войной грозит большой и кровавой, каковая самой судьбе державы нашей опасна. Посему супротив нее все силы и посылаем. Поспешайте, бояре. О выходе флота султанского известия еще месяц тому дошли. Ныне, мыслю, уже в устье Дона он добрался. Вы же все еще здесь.

– Мы что, должны драться одни супротив всего османского флота?! – еще раз переспросил мореход.

– Надобно драться, – подтвердил окольничий. – Иных ратных кораблей у государя нет. С богом, бояре.

Шумно выдохнув, князь Афанасий нахлобучил шапку обратно и вернулся в Посольскую палату.