Воля небес

– Да разве с ней поспоришь?! Горяча была, что огонь! Царица! Насилу морду зверю замотать уговорили, дабы клыками не порвал. Так ведь и не порвал, и панцирь выдержал. Да токмо кости девичьи не таковые, видать, как твои, толстые… – Женщина вздохнула и снова взялась за вино. – Ты токмо Иоанну не сболтни. Он ведь ныне злой. Всю свиту медведям тем же скормит и вину прояснять не станет. Царица, как после схватки слегла, сама повелела на простуду ссылаться. Тоже гнева царского опасалась. Думала отлежаться, а ей все хуже и хуже… Опосля и вовсе в беспамятство впала.

Мирослава налила себе еще вина.

– Иоанн злой? – выхватил из ее слов самую главную оговорку Басарга.

– Прикипел он к жене-то. Токмо-токмо от тоски по Анастасии отходить начал. И тут на – молодуха в гроб слегла в одночасье! – Княжна опрокинула в рот очередной кубок. – Кто же тут не огневается? Брата свого, князя Владимира Старицкого, коего из Новгорода от заговорщиков сам же подальше вывел, во гневе пред очи велел доставить, да все, что о заговоре известно по сыску и доносам стало, ему в глаза и объявил. Тот спужался, да тем же вечером с супругою вместе и отравился. То-то Иоанну еще одна радость, вслед за женой брата оплакивать!

– Так ты ныне не при дворе? – с запозданием сообразил Басарга.

– Кому нужна царицына кравчая, коли сама царица в нетях? – горько выдохнула Мирослава. – Свободна я ныне от службы, любый мой… Вот, тебя жду. Поехали в поместье, Басарга? Давай поедем? Давай съездим, милый? Я деточек своих, кровиночек родных, уж год как не видела. Истосковалась…

Княжна устало опустилась за стол, уронила голову на сложенные руки и заплакала. Боярин подошел к ней, сел рядом, обнял за плечи:

– Конечно, поедем, любая моя. Вот токмо государю отчитаюсь о походе своем глупом, тогда и поедем.

Мирослава не ответила. Судя по ровному дыханию, она спала.

Пару дней Басарга провел дома, отдыхая после долгого пути и наслаждаясь ничем не ограниченной близостью со своей любимой, однако на третий день чувство долга взяло верх, и он отправился в Кремль.

В главной крепости Руси было непривычно много стрельцов. Караулы у ворот насчитывали не десяток ратников, а полсотни, еще несколько отрядов, поблескивая бердышами, скучали возле приказных изб, приглядывая за порядком. Если раньше службу несли чуть ли не одни бояре, то теперь их стало явно в меньшинстве.

Впрочем, самого царя по-прежнему охраняли опричники – тоже несшие службу в большем, нежели обычно, числе. Подьячего Леонтьева они знали, равно как и благоволение к нему государя, а потому без лишних задержек провели гостя в глубину дворца, где в хорошо натопленной светелке Иоанн, восседая на троне, совещался с доверенными боярами. Наметанный взгляд Басарги сразу заметил, что меж князем Воротынским и князем Вяземским, малорослым боярином Скуратовым, самодовольным боярином Годуновым и другими опричниками нет бояр Басмановых, ранее от царя почти неотлучных. Может статься, конечно, по делам отосланы. Но подьячий подумал, что и отец, и сын уже под подозрением, и к трону более не допущены…

– Дозволь поведать о службе своей на Волге, государь, – поклонился с порога боярин Леонтьев.

– Оставь, – легким взмахом руки ответил ему Иоанн. Несмотря на жару, правитель был в шубе, словно бы мерз, в то время как остальные стояли в легких ферязях, а Малюта и вовсе в зеленой атласной рубахе. – Ведомо мне все, князь Серебряный отписал. Дело вышло славным и победным. Султан османский ужо послов прислал. Сказывает, знак божий есть в том, что его армии завоевать Астрахань не получилось. Готов он, дабы небеса более не гневить, все Поволжье Нижнее за мною на веки вечные признать. И ты, мыслю, одним из сих знаков божиих оказался.

– Благодарю, государь, – опять поклонился подьячий. – Дозволь, государь, ныне на поместье свое отъехать, отдохнуть после похода.

– Нет, не дозволяю. – Иоанн приподнял руку, поманил его пальцем ближе. – Преданные люди ныне мне рядом, в Москве нужны.

Басарга подошел почти к самому трону, поклонился снова.

– Сокольничий князя Владимира Старицкого, князь Петр Волынский, с тревожными вестями к нам из Новгорода примчался. Там, сказывает, за минувший год преизрядно иноземцев скопилось. Литвины в большинстве своем. Иные лавки открывают, иные женятся, иные торг в окрестных местах затевают, иные так живут. Но мне сии гости не присягают, верными клятве Сигизмунду остаются. Новгородцев презирают, с боярами же тамошними якшаются близко. Знаешь ли ты о сем что-нибудь, мой верный слуга?

– Далек я от Новгорода, государь! – прямо в глаза царю посмотрел Басарга. – Побратим мой, боярин Зорин, там по делам ранее бывал, но уж год как носа туда более не кажет. Сказывал, недоброе там что-то творится, пакостное. Но о подробностях он не ведает и участие в сей мерзости принимать не желает. Съехал ныне от Москвы и Новгорода подальше, и все.

Иоанн многозначительно переглянулся с Малютой Скуратовым, откинул голову на высокую спинку кресла: