Волк

Старший обернулся. Вблизи, если вынести за скобки форму черепа, удлиненного чуть больше, чем привык видеть Марк у народов Ойкумены, он был очень похож на обер-манипулярия Назона. Ни роста, ни стати; бровки-тучки, лоб без морщин. От Назона его отличал разве что густой оливковый загар. Надеясь, что умом старший тоже не слишком уступает обер-манипулярию, Марк похлопал себя по груди, обращая внимание на комбинезон. Указал на Змея с Ведьмой: смотри, они одеты так же! Помахал в воздухе чудом уцелевшим коммуникатором: видел такую штуку у дикарей? То-то же!

Мы — не они.

Старший одарил Марка взглядом, полным отменного безразличия, и зевнул, отворачиваясь. Чувствуя, что инициатива уходит из рук, Марк скороговоркой выпалил:

— Патлана акалли! Патлана акалли — буммтчль!

И изобразил траекторию падения с небес на землю, как сделал это вождь дикарей. В глазах старшего мелькнула слабая тень любопытства. Его приятель, лениво наблюдавший за развитием событий, хохотнул. Старший повернул голову к весельчаку, яйцеголовому, как и он сам:

— Буммтчль?

— Буммтчль! — подтвердил приятель.

Он с ухмылкой постучал себя костяшками пальцем по лбу. Оба заржали и вернулись к прерванной беседе, потеряв к Марку всякий интерес.

— Вы что, совсем охренели?! — с огромным трудом Марк поборол желание заехать старшему в глаз. — К вам гости из Космоса прибыли, в контакт вступают, а вы и ухом не ведете?! Службу забыли?! Нюх потеряли, дармоеды?!

Спиной унтер-центурион Кнут ощутил, как Ведьма со Змеем подтягиваются ближе, и махнул им рукой: не вмешивайтесь! Вояки отреагировали — не на слова, на тон. Чужой язык их не впечатлил, зато интонации озадачили. Оба прекратили болтать и уставились на Марка, как на говорящую обезьяну. С видимым усилием лже-Назон собрался с мыслями. Челюсти его перестали двигаться, он выплюнул жвачку, похожую на комок смолы, и указал Марку на грузовик:

— Ненеми. Ненеми тепозмалацатль.

Перевод не требовался. Все предельно ясно: «Лезь в кузов». От того, как это было сказано, Марка пробил холодный пот. Я смотрю в зеркало, понял он. «Ботва — переходная стадия между человеком и рабом. Живое, как дерево, и не более того», — с готовностью подтвердил Белый Страус, маркиз этнодицеи, из бесконечно далеких джунглей Ломбеджи. «Что бы сделал на месте загонщика я? — ответил ученому Марк. — Обратись ко мне кто-то из ботвы, начни размахивать руками, тараторить на птичьем языке, демонстрировать странную одежду и загадочные приспособления — я бы отреагировал точно так же. Пожал плечами и равнодушно отвернулся. Нет, я бы даже плечами пожимать не стал…»

Ботва, произнес Якоб Ван дер Меер без тени насмешки. Иди грузись, ботва.

— Ненавижу, — сказал Марк Кай Тумидус, унтер-центурион ВКС Помпилии, обращаясь к воплощенному безразличию, стоявшему перед ним. Шею обожгло холодом, словно злой шутник сунул Марку за шиворот комок снега. Зябкие струйки потекли вниз, вдоль позвоночника. Расти там шерсть, серая, колючая шерсть, она наверняка встала бы дыбом. — Ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу. Всех вас. Еще никого, никогда…

Змей и Ведьма дышали ему в затылок. Марк и не заметил, когда они подошли. Еще не до конца сообразив, что происходит, почуяв угрозу, что называется, задницей, абордажная пехота подтянулась ближе: прикрыть, помочь, вступить в безнадежный, последний бой «Дикаря».

«А я их бросил, — с тоской подумал Марк, сжимая кулаки. — Там, в деревне. Я их бросил, а они меня — нет. Давай, командир, твоя очередь лезть на рожон…»

Подчиниться? Забраться в кузов вместе с тузиками? Ледяное бешенство копилось в груди. Похрустывало, шло трещинами, искало выхода. И когда ледник уже был готов сойти вниз, круша все на своем пути, тишину — кокон вокруг трех помпилианцев — разорвал требовательный сигнал.

Он длился и длился.

Марк разжал кулаки. Шея занемела, как от анестезии. С огромным трудом он заставил себя повернуться на звук — по-волчьи, всем телом. Загонщики тоже обернулись. Похоже, они так и не поняли, что стояли — стоят до сих пор! — на волосок от смерти. Из-за поворота дороги, визжа тормозами, вывернула приземистая машина: параллелепипед на шести колесах, со скошенным передом. По лаково-черному борту тянулись две цепочки ярко-желтых символов. Разглядеть, кто сидит в машине, мешали тонированные стекла с зеркальным отливом.

Автомобиль умолк, остановился, просигналил еще раз. В резком электрическом звуке явственно сквозило раздражение. Скривившись, как от оскомины, старший выругался; во всяком случае, так понял Марк его реплику. Вояки, считай, провоцировали нападение: кинуться, пока не ждут, завладеть оружием, укрыться за грузовиками…

Марк медлил.