Волк в овчарне

- Дорогой мой Альфредо, уверяю, что если бы тебя взяли на пытки, ты признался бы даже в том, что являешься верблюдом, - импульсивно ответил наставник. – А подобные обвинения в отношении наших старших братьев по вере я слышу постоянно, куда бы в Европе не попал. Достаточно случиться неурожаю, моровому поветрию или проигранной войне, сразу же возникает потребность в виновном. И виновные находятся.

- Ну а пропавший мальчишка, он что, совсем не считается?

- Нам не известно, что с ним случилось на самом деле. Быть может, он попросту сбежал из дома, или, если он был достаточно упитанным, торговцы живым товаром с Балкан купили его, чтобы сделать янычаром или евнухом. Имеются и другие гораздо более отвратительные возможности, но я предпочитаю о них не вспоминать.

Я не уступал:

- А вот дон Филиппо рассказывал мне, что сто лет назад в Италии действовала секта иудеев, которая и вправду совершала ритуальные убийства.

- Этого, как раз, отрицать не стану, потому что подобные рассказы я тоже слышал. Помимо того, я считаю, что даже в самой большой бредне должна скрываться щепоть истины, так что, как правдой является то, что останки осужденный на смерть добавляли в строительный раствор, благодаря которому возводили соборы, так, возможно, когда-то какие-то иудеи запятнали себя преступлением детоубийства. Только ведь каждый случай следует рассматривать индивидуально, не растягивая массовой ответственности на все племя или на народ.

Мы бы дискутировали и дальше, но тут на тракте поднялась пыль, из которой появилась куча вооруженных мужиков, которые окружили нас со всех сторон.

- Это они, - услышал я голос нищего, притороченного к седлу одного из стражников.

- Взять их! – завопил командующий отрядом светловолосый молодой человек, которого его подчиненные называли capittano, ненамного старший, чем я, но уже жирный, с громадным пузом, с трудом помещавшимся под паршивым панцирем.

Тут меня схватила пара лапищ. Но, прежде чем меня бросили на землю, чтобы хорошенько связать, я услышал спокойный голос il dottore.

- Хорошенько подумайте, братья. Неужто вы желаете поднять руку на приятеля его Святейшества и слугу архикатолического короля Испании?

Лапы нападающих тут же освободили меня.

- Так это что – вы? – из голоса молодого человека испарилась звучавшая в нем ранее спесь.

- Да, я! А если вы расступитесь, чтобы я мог взять свой мешок, то покажу вам письмо от епископа Рима и гарантийное письмо короля Филиппа, которого я излечил от бледной немочи.

- Так вы медик, господин?

Неуверенность молодого господинчика тут же переменилась в уважение, которое через мгновение еще более возросло при виде перстня и письма с печатями Петровой Столицы.

- Меня зовут il dottore.

- Мне тут сообщили о людях, которые въехали в город и спешно завернули, услыхав о казни. Таким образом, как ответственный за спокойствие в этой рубежной твердыне, мне следовало проверить, а не сообщники это казненных подлецов.

- Я, что, на иудея похож? – засмеялся Учитель. – Или платье закатать, чтобы показать вам целехонькое достоинство…?

- Не надо, не надо, - поспешно заявил capitano.

Скулящего нищего командир бросил в придорожные кусты на корм волкам, после чего предложил нам совместно поужинать в его неподалеку расположенном замке.

Я, со своей недоверчивостью, обязательно попытался бы отвертеться, но dottore

принял предложение с благодарной радостью. Он подозревал, и не без причины, что жирный молодой человек руководствуется не только чувством гостеприимства.

Предчувствия Учителя не обманули – под конец трапезы хозяин начал жаловаться на различные недомогания, которые, несмотря на небольшой возраст, доставляли ему ужасные страдания. Il dottore обследовал его в спальне, после чего прописал травы и ограничение в потреблении некоторых блюд, в особенности – жирных, ну а закончил свое обследование он заявлением, что если Гиацинтус не будет выполнять его указаний и не станет принимать прописанных ему лекарств, то быстро умрет от печенки, как и год назад его достойный отец.

- Но, возможно, я и ошибаюсь… - милостиво завершил он, видя, как на жирные щеки капитана наползает бледность.

Я не мог заснуть, и когда Учитель спросил о причине, я ответил, что не могу выйти от изумления в отношении диагноза. Неужто учитель поставил его вслепую?

- Никогда я такого не делаю, - ответил на это il dottore, - но в его случае у меня имелось достаточно много оснований.

И указал мне на смрадное дыхание Гиацинтуса, на газы, который тот ежеминутно попускал, что же касается смерти отца, он отметил его отсутствие среди обитателей замка и попросту спросил у управляющего, от чего и когда умер старый господин.

Мы разговаривали шепотом в полнейшей темноте. То, что здесь царил мрак, позволило мне больше осмелиться. Я спросил у Учителя, с какой целью пожелал он встретиться с тем осужденным к сожжению человеком, и откуда вдруг стало ему известно, что казненный – это не тот человек, которого он искал?