Волк в овчарне

Я застал его вьющимся от боли и зовущим на помощь. Тут же появился Гиацинтус и его слуги. Но Учитель отверг их помощь, утверждая, что я прекрасно выставлю ему конечность, но он просит хотя бы еще денек воспользоваться гостеприимством il capitano, поскольку сам не в состоянии сесть на лошадь.

- Да хотя бы и неделю! – воскликнул толстяк. – Я счастлив, что могу принимать вас в гостях. Тем более, что по причине храмового праздника св. Гиацинтуса ко мне должны будут приехать сюда кузены и друзья, а ваше присутствие сделает пир еще более знаменательным.

Я занялся ногой моего наставника, уже через мгновение с изумлением констатируя, что не вижу ни опухоли, ни смещения.

- Со мной все в порядке, - шепнул мне Учитель и значаще подмигнул. – Мне нужна была причина остаться здесь на подольше.

Позднее, когда его, перевязанного, слуги вынесли в сад и оставили нас одних в укромном уголке, он пояснил, что не мог уехать, не выяснив тайны плачущего ребенка.

- Интуиция мне подсказывает, что это может быть тот самый сын пекаря, главная причина казни в городке, а сейчас – весьма неудобный свидетель удачной провокации.

- Но зачем его держат под замком, вместо того, чтобы убить?

- Поскольку еще нужен, - уверенно заявил il dottore. – Уже с самого начала до меня дошло, что господин Гиацинтус проявляет чрезвычайно гадкие склонности.

- И это дитя…

- Многое указывает на то, что удовлетворяет его дегенеративные желания.

Меня потрясло это открытие, и тогда я спросил, почему же мы ночью не освободили несчастное дитя?

- Если тебе известен способ, как нам двоим, да еще с ребенком, сбежать от толпы вооруженных людей, в горах, где мы чужаки, зато они знают их как свои пять пальцев, тогда выдавай его как можно быстрее!

- Тогда зачем же мы остались?

Il dottore таинственно усмехнулся.

- Я как раз такой способ ищу.

* * *

Могло казаться, что если ранее мой Учитель пытался перегнать ветер, то сейчас впал в состояние настоящего морского штиля. Вокруг нас ничего не происходило, il dottore лечил свою ногу и накачивал лекарствами Гиацинтуса, который, как и каждый ипохондрик, выполнял все рекомендации медика с совершеннейшим послушанием.

Если он и обдумывал какие-то планы, то не посчитал нужным посвящать в них меня. Несмотря на то, что каждой ночью я тщательно вслушивался, ребенок из подвала больше не отзывался. Но он должен был находиться там – как-то раз я заметил слугу, несущего в подвалы горшок с едой. Для крыс еду явно бы не варили.

Впоследствии оказалось, что Гиацинтус выцыганил от моего Учителя немного трав от бессонницы и наверняка запихивал их в несчастного, чтобы тот не вопил по ночам.

В течение всего времени этого "лечения" я читал творения Платона и святого Аквината. Никаких других занятий у меня просто не было. В доме Гиацинтуса не было ни одной молодой женщины или вообще кого-то моего возраста, не считая тупых слуг, с кем я мог бы поговорить.

Гости появились неожиданно, около пятницы, и сразу кучей: два экипажа и шестеро верхом. Все домашние бросились их приветствовать, у меня же замерло сердце, когда на вороном коньке с самого переда шествия я увидал синьора Петаччи делиа Ревере, оживленного и весьма самоуверенного. Какое-то мгновение я надеялся на то, что он не узнает меня в мужской одежде, с подрезанными волосами; и тут, к сожалению, из первого экипажа вышли несколько женщин, в том числе одна… О, высокое небо!

Глаза Кларетты, когда она заметила меня, загорелись гневом. Она тут же подбежала к синьору Ахилле, он склонил голову к ней, а девушка начала нашептывать ему на ухо, показывая в моем направлении. Я хотел было отступить в тень, но Ревере ударил коня и так быстро очутился рядом, что конская морда чуть ли не коснулась моего лица.

- Оп-па, негодяй! – воскликнул он. – Так легко от меня тебе не уйти! И сам меня обманул, и, кроме того, коварно опозорил мою сестру…

Плач Кларетты был наилучшим подтверждением обвинения.

- Сестру? – бессмысленно повторил я, перепуганный как мало когда, тем более, увидав, что Ахилле хватается за стилет…

Выражение на лице синьора Петаччи, равно как и на морде его коня, не обещали ничего доброго. По счастью, вмешался il dottore.

- Крайне достойный синьор, я понимаю твое возмущение, но намерения моего кузина являются самыми чистыми.

- Да что вы говорите? – фыркнул синьор делиа Ревере. И конь вместе с ним.

- Альфредо рассказывал мне о большой и чистой страсти, которую испытал к твоей красивой и благочестивой сестре (в этом месте даже конь осклабился), но вначале ему хотелось заехать к своим родственникам, живущим в Савойе за благословением а так же за подарком для достойного синьора.

- Это мне что ли?

- Естественно. Ну а поскольку он никак не может сравниться с вами положением и значением… (признаюсь, этот изысканный комплемент, направленный в адрес сына незаконнорожденного и палача совершенно лишил меня речи) – я знаю, что задумал он предложить за твою сестру столько золота, сколько благородная дева весит.

- Они врут, - воскликнула, подходя к нам Кларетта, - а Альфредо так вообще женат.