Волхитка

Вопросов больше не было: с Евдокимкой лучше не связываться. Издавна замечено: рыжий да красный – человек опасный. Он это подтверждал и характером, и повадками: в ярости был несокрушим и раскалялся до того, что вот-вот и полымя пыхнет из ноздрей, и дымина повалит из рыжего уха…

Знали про него немного: родился на далёкой беловодской стороне; в деревню приехал из заключения – к заочнице (вместе со Стахеем письма сочиняли «двустволкам», ну то есть, девушкам).

У Евдокимки с детства обнаружился редкий талант к рисованию.

– Учись! – наставляли заезжие художники, в детском доме разглядывая этюды паренька. – В беловодский городок езжай или в Москву, но обязательно учись! А то будешь… Леонардо-Недовинченный.

Не послушался парень. Крутил баранку на родимом беловодском тракте, иногда помогал оформлять клуб, контору – вот и все уроки рисования.

К нему однажды пришли старухи.

– Сынок! Ты мастер, ты знаешь, где поставить золотую точку. Ты нарисовал бы нам иконку Беловодской Богоматери, а то совсем, как нехристи какие – ни одной иконки такой уж не осталось.

Парень подумал, подумал тогда и отмахнулся:

– Ну её к матери… Это ж надо несколько недель не пить, не жрать – готовиться к такой большой работе. А у меня душа горит! Не, бабки, не, я не созрел ещё…

А между тем рука зудела у художника, серьёзного труда просила. И тогда он сделал то, для чего созрел. С каким-то шоферюгою поспорил он с похмелья и замастырил… свеженький червонец, да такой великолепный – комар носа не подточит. Только одна закавыка была в той денежке: «водяные знаки препинания» отсутствовали. Волнуясь, они пошли в магазин и проверили – купили водки с тем шоферюгой.

Продавщица даже глазом не моргнула – взяла червонную хрустящую бумажку.

Посидели за столом, отпраздновали.

– А четвертную сможешь? Или слабо? – подзадорил собутыльник.

– Попытаюсь. Только надо мне оригинал иметь перед собой, а то я четвертную редко вижу. Могу ошибиться.

«Оригинал» заняли у соседа. С этой купюрой пришлось повозиться художнику – лицевая сторона с портретом Ленина, с гербом страны советов выходили не очень достоверными. А «водяные знаки препинания» – тёмные и светлые пятиконечные звёзды – почему-то получались такие, что светились в темноте. Евдокимка пуда три бумаги перевёл, покуда не добился фантастической похожести: три купюры на столе рядом положил – настоящие и поддельную, потом зажмурился, перемешал их, перетасовал, и даже сам не сразу разобрался, где какая. А продавцы тем более прочухать не могли – принимали, что называется, «за чистую монету». И зашуршала в кармане своя, домотканая денежка. И началась у Евдокимки Стреляного разлюли-малина с музыкой, с гусарскими замашками. Только недолго музыка играла и недолго фраер танцевал. В сельмаг ревизия нагрянула из города. Дотошный ревизор Володя Богов улыбнулся в чёрные усы и говорит: к нам, дескать, от вас поступают самопальные купюры без водяного знака препинания. Продавщица на колени жахнулась: не виновата, голубь, не губи; рыжий какой-то чёртяка по тракту катается, деньгами сорит, как мякиной, у меня даже сдачу не взял – рупь семнадцать. Позвонили в милицию, те приехали с обыском, обнаружили в доме цельный мешок заготовок – аккуратно порезанную бумагу 124 на 62 миллиметра; полведра фиолетовой краски нашли; увеличительные стёкла, волосяные кисточки и прочие прибамбасы, необходимые в талантливой работе фальшивомонетчика. А самое главное – тут же, на кухне, за шторкой на бельевой верёвочке висели на прищепках свежесохнущие купюры «без водяного знака препинания». И загремел Евдокимка по диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…

Из диких степей, из глубоких золотых забоев он пришёл через четыре с половиной года. Уходил – беспечный Евдокимка, а вернулся – ушлый Евдока. Пообтёрся парень, пообтесался, набрался житейского опыта. Месяца два покатавшись по тракту – он был первоклассный водитель – Евдока нашёл себе пригожую кроткую жену; дом срубил в предгорьях, детворой обзавёлся.

15

В начале нынешней зимы Евдока получил письмецо. Прочитал, задумался, невесело глядя на ледяное окно – морозы в тот год хорошо прижимали.

Жена кормила сына – второй мальчишка у него родился.

– Что-нибудь случилось? – Жена насторожилась, выглядывая из-за ширмы.

– Да так, ерунда… из детдома весточка. Сынков своих собирают… на юбилей.

– Поедешь, что ли?

– Разогнался! Да куда в такой мороз?

– Ой, правда! Морозы, так морозы! Как с цепи сорвались!

Жена, застёгивая грудь, вышла в горницу. Ужин подала Евдоке.

– А выпить в этом доме не найдется? – Он улыбнулся, вздыхая.

– Там давно дожидается, – женщина кивнула на холодильник.

– Да? Может, прокисла уже? Надо попробовать!

Он спрятал письмецо в карман. Повеселел после гранёного, с горбушкою налитого стакана.

– Вообще-то можно съездить, – стал он размышлять, – посмотреть на родные места. Белую шляпу на тройке лихих рысаков покатать!..

– Шляпу? Покатать?

Евдока засмеялся. Правда, не весело.