Волхитка

Под голубыми небесами,Великолепными коврами,Блестя на солнце, снег лежит.Прозрачный лес вдали темнеет,И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит…

– Молодец, Леонид! Молодец! Без запинки и с выражением! Сейчас я тебе яблоко за это дам. Хочешь, фокус покажу? О, гляди, пустая шляпа, да? – Отец, улыбаясь, сделал несколько таинственных движений, как бы что-то хватая из воздуха и осторожно опуская в шляпу. – Вот, пожалуйста… Самое крупное яблоко с Дерева Жизни. Что за дерево? А разве я тебе не говорил? Растёт на Беловодье, – стал рассказывать Стреляный. – Твой далёкий родич семян однажды бросил в белую шляпу, стал катать на тройке вороных, а ветер подхватил – и улетела шляпа в облака. Долго летала по небу, а недавно, видишь, вернулась ко мне эта шляпа – полная волшебных красных яблок!.. Что? Так не бывает? Отцу не веришь? Сниму штаны и выдеру!.. Смеешься… Ну, ладно, слушай дальше. Расскажу тебе историю нашей беловодской стороны…

И он рассказывал, да так вдохновенно – у сыночка рот не закрывался.

Затем приступили они к рисованию. Цветные карандаши, акварель, масляные краски появились на столе – Евдока накупил за последнее время. Вообще, он сильно изменился – к лучшему. Спокойнее стал, терпеливей, щедрее. Жена не узнавала и… даже побаивалась этих его «закидончиков». Особенно не по себе ей стало почему-то, когда она узнала, что он бросает пить, поститься будет, чтобы икону Беловодской Богоматери писать… «Да что же это с ним? Ведь он же в последнее время и не матерится-то, как раньше. Прямо и не знаю, то ли радоваться, то ли горевать? Не заболел случаем ли? Раньше и газетку-то в руки брал только затем, чтоб муху зашибить. А теперь, гляди, сидит за книжками. Ну, прямо не мужик в избе, а золото… чистое рыжее золото! Тут и иконки не надо: смотри да молись на него!»

Добрый дух далёких беловодских пращуров заговорил в нём. Будучи на мельнице, Евдока поведал старику о чудесах, случившихся в пути. Мельник порадовался за него и разъяснил, что это, дескать, добрый дух предков отыскал тебя (злой дух в нём тоже был – по линии отца, Кикиморова, именно он и загнал паренька за решётку, но добрый, материнский дух победил, в конце концов).

И душа у него посветлела, и лицом он посветлел за эти дни – конопушки заметно померкли.

«Шляпа, что ли, действует? Необыкновенный материал! Не мнется, не марается! Сколько лет летала в небесах – и хоть бы хны! – Он улыбался, красуясь перед зеркалом украдкой от семьи, чтобы никто не подтрунивал; раньше не любил он в зеркала смотреть; брился – и то наощупь; а теперь что красна девка вертится. – Гляди-ка, гляди-ка! Гарный хлопэц какой!.. Значит, мельник правду говорил: теперь у тебя, Евдокимка, посветлеет судьба!»

Забегая вперед, можно смело сказать: да, судьба посветлела с тех пор, жизнь посветлела в дому у Стреляных.

И только одно обстоятельство ненадолго омрачило светлую душу Евдокима Стреляного.

23

Прошла неделя с той поры, как он домой приехал в белой шляпе на тройке с бубенцами да колокольцами. Это была воистину счастливая неделя – ничего подобного потом не повторялось.

А через неделю в селе Раздольном – за перевалом – пришёл в себя запойный мужичок Федот Федотыч. Покряхтел, постонал, как это всегда бывает с перепою, русскую баньку протопил до белого каления, попарился и в чистую рубаху занырнул. Протрезвел до звона – за голову схватился: «Боже, боже! За что ты меня покарал так сурово? Я больше в рот ни капельки, ни-ни! Зарёкся! Вот те крест! Только не оставь меня в беде! Помоги мне, праведный, а иначе – вот она – погибель: ходит за стеной, гремит посудою…»

Чернобровая «погибель» ходила так, что доски прогибались в горнице – жена была сдобная, крепкотелая. И рука у неё – как пудовый утюг. Стыдно признаться, но порой перепадало мужу на орехи, когда жена была не в духе или когда он явно провинился. А тут вина его была такая – хоть в прорубь головой.

Судите сами. На ярмарку в город Федот Федотыч уезжал, как барин: на белой тройке резвых рысаков, а домой вернулся «верхом на черной кочерге», если верить сердитой хозяйке: тридцать лет уже мается бедная с этим распроклятым «аликом».

При помощи рассола и тумаков жена поставила пропойцу на ноги и погнала в шеяку:

– Иди, ищи коней, где хочешь! Пешкой домой не возвертайся – и на порог не пущу!

Он только вздохнул в ответ и руку зачем-то к пустой голове приложил:

– Есть, товарищ командир, – пробормотал заупокойным голосом.

Одевшись потеплее, бедолага вышел на крыльцо, заиндевелое от мороза.

«Лошадей теперь уж волк задрал в тайге, либо морозяка!» – подумал горемычный, выходя за калитку.

Он понуро шёл по улице и думал, у кого бы день-другой пересидеть, да и похмелиться бы не помешало. А искать? Что толку. Только ноги бить напрасно.