В Нижний Новгород приехал и замнаркома по морским делам Ф.Ф. Раскольников, назначенный командующим Волжской флотилией. Но ведь и революционеры – тоже люди, и у них иногда в перерыве между боями и расстрелами обнаруживаются обычные человеческие чувства. Проявились они и у Рейснер с Раскольниковым. С этого времени они не расставались.
Раскольников зачем‑то притащил с собой четырнадцатилетнего Лютика – так в просторечии звали Александра Каменева, сына Льва Борисовича Каменева. Лариса Рейснер и Федор Раскольников устроили на царской яхте настоящий карнавал с переодеванием. Они обрядили Лютика в матросский костюм цесаревича Алексея, который нашли на царской яхте.
Ольга Давидовна, жена Л.Б. Каменева и сестра Л.Д. Троцкого, все умилялась: «…матросская куртка, матросская шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Даже башмаки – как матросы носят. Ну – настоящий маленький матросик». Добавим, что карнавал с переодеванием происходил всего через месяц после расстрела царской семьи в Екатеринбурге и зверской расправы над тяжелобольным наследником престола. Могли ли участники топтания на костях предполагать, что никто из них не доживет и до 1940 г., а несчастного Лютика Каменева, обряженного в цесаревича, поставят к стенке вслед за отцом в 1939 г.
Нина Берберова уже позднее, в 1930‑х гг., восхищалась Федором Раскольниковым: «…краса и гордость Балтфлота, автор книг о 1917 годе…»
Возглавляемая Раскольниковым Волжская флотилия осенью 1918 г. столкнулась с ожесточенным сопротивлением тех, кому нахождение выпускницы Психоневрологического института в покоях императрицы явно претило. Крови в Поволжье пролилось тогда немало. И все это потом в советских учебниках истории называлось «победоносным шествием Советской власти». А Лариса все писала и писала свои корреспонденции, отправляя их прямо с фронта в «Известия».
Ларису наблюдал в деле драматург Всеволод Вишневский, бывший на одном из кораблей, когда Рейснер прибыла туда вдохновлять матросов. По мотивам он написал свою «Оптимистическую трагедию». Прообразом комиссарши, с пистолетом в руке то и дело вопрошавшей обалдевших мужиков в тельняшках: «Ну, кто еще хочет комиссарского тела?», и стала Лариса Рейснер. Образ, надо сказать, получился нетривиальный. Женщина, взявшая на себя привычно мужские обязанности, во все времена привлекала внимание поэтов и писателей. Из всей советской драматургии 1920‑х гг., может быть, один этот образ и останется через много лет. И не потому ли все семьдесят лет коммунисты не допускали женщин к управлению партией и страной, что вот такой вот образ могущей за себя постоять женщины с пистолетом уже сам по себе пугал престарелых советских вождей?
На пути следования Волжской флотилии было много брошенных помещичьих имений, куда не преминули заглянуть влюбленные. Не чуждая вкуса, Лариса одевалась то в пышные наряды, то в легкие платьица и появлялась на палубе, бурно приветствуемая матросами. С этих пор повелось, что, где бы ни были Рейснер с Раскольниковым – на Волге, на Каспии или в Кронштадте, они всегда занимали лучшие особняки, заводили прислугу. Нетрудно догадаться, как это влияло на простых матросов.
С осени 1918 г. Лариса Рейснер – комиссар Генерального Морского штаба, флаг‑секретарь, адъютант и по совместительству жена Раскольникова.
В декабре 1918 г. Раскольников возглавил разведпоход под Ревель на эсминце «Спартак». Но корабль потерпел аварию, Раскольников был схвачен англичанами и заключен в тюрьму в Лондоне. Советское правительство приложило все усилия для освобождения, и в мае 1919 г. он был обменен на девятнадцать английских офицеров, взятых в плен на территории Советской России. С этого момента начинается новый виток карьеры Раскольникова, где флоту уже места не было: с 1919 г. он на дипломатической и журналистской работе.
В то время, пока муж томился в капиталистических застенках, Ларису не покидала муза. Журнал «Военмор» регулярно публиковал ее статьи с поэтическими названиями («На фронте. Что день грядущий мне готовит», «Поэты Красного флота») и стихи («На гибель военного корабля «Ваня‑коммунист»).
Как комиссар Балтфлота Лариса жила в Адмиралтействе в огромной квартире бывшего морского министра Григоровича. Поэт Всеволод Рождественский, побывавший у нее вместе с поэтами М.А. Кузминым и О.Э. Мандельштамом, вспоминает: