Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

Ольга Валентиновна Серова так пишет о новой квартире:

«Квартира эта была выстроена по старинному образцу, в три этажа. Внизу – парадное и кухня, на втором этаже – комнаты для взрослых, на третьем – в мезонине – комнаты для детей. Отопление голландское. В комнатах было не очень тепло, а подчас и совсем холодно. Окна выходили в огромный долгоруковский сад.

В этом саду было много птиц, в особенности ворон, которых папа так любил и которых он мог наблюдать и зарисовывать бесконечное количество раз. К вечеру их слеталась целая туча. Они с громким криком долго устраивались на ночь, потом, вдруг, точно по сигналу, сразу все поднимались и опять начинали кружиться над деревьями. Так повторялось много раз, пока, наконец, они не размещались на ветвях и затихали покряхтывая. Папа стоял у окна и внимательно, я бы сказала любовно, наблюдал за ними.

Работал папа у себя в кабинете. Мастерской у него не было. В кабинете стоял стол из светлого, некрашеного дерева, сделанный по его рисунку в Абрамцеве, мольберт, диван, пианино, на котором я занималась, несколько стульев и небольшой шкафчик, вроде тумбочки, с двумя ящиками. В нем хранились краски, карандаши, палитры, мастихины.

Папа часто счищал написанное. Он любил писать по оставшемуся тончайшему красочному слою. Палитры, кисти всегда были в идеальной чистоте. На столе лежали книги, журналы, листы бумаги, акварельные краски, уголь, ручное зеркало, в которое он часто проверял написанное им, перочинный нож, ножницы, кожаные футлярчики для карандашей и угля. Вещей немного, но все вещи первосортные, добротные.

Почти ничто не выдавало присутствия в этой комнате художника. Не было ни разбросанных тканей, ни меховых шкур, ни ваз, ни искусственных цветов для натюрмортов, ни картин на стенах.

Лишь в столовой висели: папин зимний пейзаж – вид из окна в Домотканове (пастель) – и акварель Бенуа «Финляндия». В гостиной висело очень красивое старинное небольшое серебряное зеркало и пейзаж Сомова «Весна в Версале».

Что папа обожал – это вербное гулянье, карусели, марионеток, петрушек, в деревне – масленичное гулянье, ярмарки, на Рождество – елку. С нами, детьми, он часами готов был ходить по вербному базару или проводить время на Девичьем поле, когда там было гулянье».

Пастернаки, дружившие с семьей Серовых, приходили и в их квартиру в доме Улановых в Большом Знаменском. Дети художников были сверстниками. Братья Пастернак возили своих младших сестер на елки к Серовым. Елки устраивались с выдумкой, переодеваниями, шарадами и массой увеселений и игр, на которые Серовы были мастера. Елки и Рождество стали впоследствии излюбленной темой творчества Пастернака, символом детства. По мнению биографов Бориса Пастернака, впечатления от елок у Серовых отразились в эпизоде елки у Свентицких в романе «Доктор Живаго».

Запомнил Борис Леонидович и долгоруковский сад в Мучном городке. «В этом саду стоял дом, где жили Серовы. Мальчиком я часто туда ездил, мы всегда бывали у Серовых на елке, а они у нас. Я очень любил Рождество и елку, и до сих пор осталось ощущение чего‑то сказочного, праздничного. И я хорошо помню, как вырубали этот сад, корчевали деревья, потом рыли котлован. Мне было очень жаль этот сад», – вспоминал писатель в 1958 г.

Дух декабризма не выветрился из этих стен. Он материализовался (в буквальном смысле) здесь после 1917 г. в качестве Института Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б). А позднее здесь был открыт первый в мире Музей

Маркса и Энгельса. По личному указанию Ленина эмиссары новой большевистской власти искали по всей Европе личные вещи вождей марксизма, снимали копии практически со всех документов, писем, рукописей. Таким образом, в России оказались личные часы Карла Маркса, два кресла, чайный сервиз, медальон с портретом и прядью волос Маркса, который носила его дочь. И все это приобреталось на народные деньги.

Интересно, что сами основоположники научного коммунизма никогда не бывали в России, зато их идеи воплотились здесь с лихвой. Особенно гордились сотрудники музея креслом, в котором умер Карл Маркс. Старожилы музея рассказывали, что посидеть в самом марксистском в мире кресле можно было только по особому разрешению отдела культуры ЦК КПСС.

Хранились здесь и все научные труды Маркса и Энгельса. Советская целлюлозно‑бумажная промышленность извела бесчисленные тонны бумаги на печать многотомных собраний сочинений классиков коммунизма. С какой благодарностью уже в более поздние годы – во время заката советской власти, вспоминали люди об этих книгах. Сколько их было сдано в пункты приема макулатуры в обмен на дефицитные подписные издания! Нужно было лишь отодрать переплет как следует, чтобы синие и бордовые обложки с барельефами классиков не бросались в глаза.

Чтобы разъяснять населению необходимость дальнейшего развития идей марксизма‑ленинизма на нашей земле, в этом особняке развила активную деятельность партийная печать. Денно и нощно трудились здесь сотрудники журналов «Коммунист», «Партийная жизнь», «Агитатор» и даже «Политическое самообразование».