Тарасов аж вскочил от возбуждения. Вот он, тот вопрос, который надо было задать уже давно. Почему Марина так уверена, что её муж мертв? Даже документы подала на признание этого факта, хотя его тела, в отличие от тел подельников, так и не нашли? Или она помогает ему скрываться, а документы подала, чтобы его признали мертвым, и он смог начать новую жизнь? Но тогда зачем ей роман с Ротным, который вынудил мужа нарушить конспирацию. Причем, опять-таки, ради чего? Так же, интересно, почему тот старый хер так уверен что Загиттулин мертв? И с чего он взял, что именно Загиттулин завалил его сыновей? Вот это те вопросы, на который надо сейчас искать ответ.
Одевшись, Старшина вышел из подъезда и направился к полянке. Дерево стояло на месте. Дупло с знаками тоже присутствовало. Загянув в него, Тарасов взял куклу и покрутил в руках. Да — определенно она изображала кого-то одетого как Загиттулин. Даже, осыпавшимся мелом, были нарисованы три полоски на штанах. И волосы, черные как смоль, таращились «пацанской» челочкой. Старшина покрутил куклу в руках, в поисках еще каких-то деталей. Потом снова заглянул в дупло. Там ничего не было, кроме мусора и трухи. Значение знаков тоже, похоже, может объяснить только Марина. Надо взять куклу, наведаться к ней и серьезно поговорить о том, что тут творится. Но, перед этим, хорошо обдумать предстоящий разговор. А то он, даже в мыслях, пока звучит довольно неловко: «Марина, я видел тебя голой в лесу и я знаю, что ты ведьма…». Так и сковородой огрести недолго.
С этими мыслями, Тарасов аккуратно убрал куклу во внутренний карман и отправился домой.
***
Грохот… За стеной что-то громко грохнулось об пол. Проснувшись так резко, как будто его включили, Старшина машинально глянул на часы и уже хотел ботнуть кулаком в стену, чтобы выразить жившему за стеной Катюхину свое неудовольствие по поводу столь бесцеремонного нарушения правил общежития, но замер остановив руку на полпути. Из соседней квартиры доносились звуки борьбы! Кто-то катался по полу рыча от натуги в яростной борьбе. Старшина, имевший определенный опыт рукопашных схваток в городской застройке, распознал бы эти звуки среди любых других со стопроцентной уверенностью. Сон как рукой сняло. Выскочив как был, в одних трусах, Тарасов выбил запертую на простенький замок дверь и кинулся на кухню, откуда раздавался шум борьбы. Там Ротный сцепился с тем самым мужиком которого они видели на дороге, и он, несмотря на большую разницу в габаритах, брал верх. Старшина попытался с разбега сбить нападавшего, но тот, одним взмахом, отправил его в стену.
— Иваныч… — прохрипел Ротный, — Помогай…
— Сейчас… Держись…
Кое-как поднявшись Тарасов схватил из комнаты стул и с размаху огрел мужика, но тот будто даже не заметил этого. Выругавшись, Старшина, начал гвоздить ими со всей дури так, что стул начал сыпаться по частям. Шум и грохот не остался незамеченным ля остальных соседей. В квартиру сунулся заспанный Дубко и, увидев что происходит, кинулся поднимать тревогу. Ротный, тем временем, терял силы, так что не факт, что подмога бы успела. Беспомощно оглядевшись, Тарасов посмотрел на оставшиеся в руках обломки отбросил их и, схватив валявшуюся в раковине вилку с размаху воткнул её в нападавшего. Пахнуло гнилью, а потом Старшина снова отправился в полет, но на этот раз не в стену, а в коридор…
— Ах ты-ж сука… — кое как поднявшись и начав кое-что понимать, он огляделся.
Ротный был не только бабником, но и пижоном, поэтому упавшая от удара с заменявшего вешалку гвоздя фуражка была с неуставной кокардой с орлом вместо звезды. Снова выматерившись, Тарасов кое как поднялся. Шапка! Ротный жаловался что понтовая кокарда в военторге была только одна, поэтому он переставлял её с одного головного убора на другой, и на зимней шапке была прицеплена обычная «капуста» советского образца. Выдрав её, Старшина, шатаясь от боли в ребрах доковылял до твари и врезал кокардой как кастетом. Результат превзошел все его ожидания — мужика буквально снесло с Ротного впечатав в батарею с такой силой, что та упала с креплений. Быстро вскочив, противник оскалился и запрыгнул на подоконник, сиганул наружу. В квартиру ворвались поднятые Начвошем по тревоге соседи и патруль.
— Где он?
— Съебался. Вот только что!
— Догнать! — начальник патруля и его бойцы с топотом умчались.
— Это кто вообще был?
— Муж Маринкин… — прохрипел Ротный ощупывая горло, — С ног меня сбил, навалился и давай душить… Хорошо Иваныч прибежал. Ебать… Меня так с детства не пиздили…
В прихожей раздалось «Разойдитесь — разойдитесь» и на кухню протиснулся «вечный капитан» Дябинский, он же «Зеленкин» с фельдшерской сумкой. Следом ледоколом, вжимая зевак в стены вплыл Комбат. Он был одет в домашний халат и тапки, которые смотрелись на нем как форма от «Хьюго Босс» на Штирлице. Молча дождавшись, пока Дябинский осмотрит пострадавших он вопросительно дернул подбородком.
— У Катюхина только синяки на шее — здоровый лось, его лопатой хер убьешь, а вот у Тарасова рассечение на затылке и пара ребер сломано.