Волшебник

– Мне кажется, разовой помощью тут не обойтись, – сказал Голо.

– Я знаю, что не обойтись, – ответил Томас и обернулся к Михаэлю. – Грет сказала мне, что вы с друзьями репетируете пятнадцатый квартет Бетховена. Мне бы хотелось, чтобы вы исполнили его для нас. Мы пригласим Генриха. Он тоже будет рад его услышать.

– Это непросто, – ответил Михаэль. – Мы только недавно его взяли.

– Я понимаю, но для нас с твоей матерью это особая музыка.

– Не преувеличивай. Матери все равно, – сказал Михаэль.

Томас немедленно пожалел, что упомянул Катю, которая никогда не выражала особой любви к бетховенским квартетам. Ему следовало поговорить с ней до Михаэля и убедить ее, что она обожает пятнадцатый квартет.

– Ты можешь это устроить? – спросил Томас.

– Вторая скрипка не говорит по-английски. Он румын.

– А ноты он хотя бы читает?

Михаэль одарил его высокомерным взглядом.

– Во время репетиции многое приходится обсуждать.

– Ты уж постарайся, – сказал Томас.

Томас знал, что если он обернется, то встретит неприязненный взгляд обоих сыновей. Ему хотелось сказать Голо, которому исполнилось тридцать два, что, по мнению Элизабет, после тридцати никто не имеет права обвинять родителей в чем бы то ни было. А затем повернуться к Михаэлю, которому было двадцать два, и заметить, что у него осталось только восемь лет, чтобы поумнеть.

Разыскав Катю, Томас заставил ее поклясться. Она во всеуслышание заявит, что ее затаенная мечта – услышать пятнадцатый квартет в собственном доме, и чтобы Михаэль непременно играл на альте.

Как и было условлено, в день, когда должен был исполняться квартет, Генрих и Нелли приехали заранее. До этого Томас послал брату чек. Он заметил, как безукоризненно они одеты. Генрих выглядел неважно и передвигался не без труда, но его пиджак был тщательно отглажен, а ботинки начищены до блеска. На Нелли было красное платье и красные туфли, а поверх платья – белый кардиган. Сумочка и шляпка были в тон кардигану. Никто не должен был знать, как отчаянно всего несколько дней назад они нуждались в деньгах.

Вчера за ужином, когда заговорили о Нелли, Катя подчеркнула, что, хотя ее всегда рады видеть в доме, наедине она с ней не останется.

– Если я обнаружу, что мой муж и его сыновья, не говоря уже о дочери, решат оставить двух фрау Манн в тенечке, чтобы вволю поболтать, я запущу мышей вам в спальню.

– А как же я? – спросила Грет. – Я тоже фрау Манн.

– На вас это не распространяется, – ответила Катя. – Но наедине с Нелли я не останусь. Как только она ступит на наш порог и до тех пор, как покинет наш дом, я рассчитываю, что вы меня прикроете.

Пока Голо сидел в саду с Нелли, Томас с Генрихом решили обойти его владения. Вместе с чеком Томас прислал дружелюбную записку, в которой предлагал обсудить финансовое положение брата. Сейчас самое время, думал Томас. Однако Генрих с всегдашней самоуверенностью и желанием делиться с миром своей мудростью рассказывал о первой главе романа, которую написал, словно они снова были в Мюнхене или в Италии. Скажи ему Томас, что задумал роман о Фаусте, Генрих заметил бы, что идея далеко не нова. Добавь он, что намерен сделать главного героя композитором, Генрих сказал бы, что музыку нельзя описать словами. Томас помнил, как, работая над «Будденброками», скрывал это от Генриха, опасаясь услышать убийственное замечание брата, которое окончательно лишило бы его уверенности в себе.

Он слушал, как Генрих говорит о серии романов про Генриха IV и о том, что из этой задумки может выйти хорошее кино.

Когда они развернулись к главному входу, в дверях показалась Грет с Фридо, который живо заинтересовался Генрихом.

– Удивительно встретить Манна, который не относится с подозрением к каждому встречному, – заметил Генрих.

Поскольку других Маннов поблизости не наблюдалось, Томас решил, что упрек относится к нему. После получения чека тон Генриха стал еще более напыщенным. Принимая Томасову помощь, он тем не менее не собирался его щадить.

Когда Грет унесла младенца, чтобы показать его Нелли, Генрих предложил Томасу сделать еще круг по саду. Самое время заговорить о деньгах, подумал Томас.

– Каждую ночь я просыпаюсь, – сказал Генрих, – и думаю про Мими и Гоши. Я не знаю, в безопасности ли сейчас Мими. Из-за меня у нее могут быть неприятности. И у Гоши. Сейчас ей двадцать пять, самое беззаботное время. Я бросил Гоши и ее мать в адской дыре.

– Ты совсем ничего о них не знаешь?

– Они сейчас в Праге, и, если немцы войдут туда, их арестуют. Мы гуляем по стриженым лужайкам под голубыми небесами. Строим новые дома. Эта земля – полная чаша. Я бросил их, и теперь они зовут меня по ночам. Я даже не могу поделиться этим с Нелли.