Волшебник

Громким голосом тот объявил на весь зал, что Томас Манн – лжец и враг народа. Аудитория неодобрительно зашумела. Томас порадовался, что у него есть текст его речи, и был намерен продолжать. Его настроение разделяли его поклонники, но продолжение только разозлит мужчину, который его перебил.

Томас видел, что в аудитории достаточно несогласных, готовых выкрикивать оскорбления и свистеть при каждом удобном случае. Было очевидно, эти люди организованны и пришли, чтобы помешать ему говорить. Сейчас они пытались его перекричать. Некоторые вскочили с мест и бросились к кафедре, в то время как остальная аудитория молчала. Смутьяны заранее расселись во всех концах зала. Все они были молоды, и всякий раз, поднимая глаза, Томас ощущал их воинственное присутствие.

Пока он говорил, ему передали записку, в которой советовали завершать свою речь, пока ситуация не стала критической. Томас решил продолжать. Его отказ будет не только воспринят всеми как постыдная капитуляция, но и может создать Кате и остальным трудности при попытке покинуть зал, если нападающие решат, что он испугался.

И он с жаром обрушился на нацистскую идеологию, а выкрики из зала становились все громче и яростнее. Теперь это были не отдельные голоса – смутьяны хором выкрикивали оскорбления, а скоро затянули песню.

Дочитав до конца, Томас понял, что ему будет трудно найти безопасный выход из зала. Он заметил, что Катя делает ему знаки. За кулисами он обнаружил дирижера Бруно Вальтера с женой. Хорошо знакомый с изощренной системой лестниц и коридоров концертного зала, тот тихо вывел их с Катей из здания и сопроводил к соседнему дому, где оставил свой автомобиль.

Томас сознавал, что, пока нацисты на подъеме, он больше не сможет выступать в Германии, не опасаясь повторения скандала. Люди, желавшие слушать его речи, больше не могли быть уверены в собственной безопасности. Он согласился опубликовать свое выступление и был рад, что оно выдержало три переиздания, но это ничего не меняло. Отныне он был врагом. Когда Голо предложил ему прочесть отклики на его выступление в газетах национал-социалистов, Томас отказался. Он не обольщался насчет того, что они о нем думают.

Томас продолжал работать, но теперь, выходя на улицы Мюнхена, замечал слежку. Гуляя у реки, они с Катей все время оглядывались по сторонам. Томас не сомневался в своей правоте и свято верил, что нацистам осталось недолго. Инфляция взбудоражила страну, будет много метаний от одной фракции и идеологии к другой, пока все не успокоится. Однако тот вечер в Берлине заставил его понять, что даже выдающаяся литературная репутация не избавляет от нападок. Отныне ему не позволено выражать свои мысли вслух. Его Германия, та, к которой он адресовал свои речи, перестала быть ядром нации.

Опасность заставляла Эрику и Клауса выступать еще красноречивее и яростнее. В то время как конфуз в Берлине заставил их отца отказаться от дальнейших выступлений, они становились тем смелее, чем стремительнее разрасталась нацистская угроза.

Клаус написал вторую пьесу для двух героев и двух героинь, но эта пьеса была куда мрачнее первой; на кону стояли не только любовные переживания. Теперь молодые герои сражались за жизнь. Наркотики обещали не освобождение, а неминуемую погибель. Любовь была способом подчинить того, кого любишь, смерть – избавлением.

Клаус, Эрика и Рики Хальгартен готовились к путешествию в Персию. Томас с Катей обожали Рики, который общался с ними с той же мягкостью и раскованностью, что и с их старшими детьми. В компании Рики Клаус становился рассудительнее и не стремился раздражать отца своими опасными высказываниями.

В последние месяцы все трое испытывали к нацистам крайне негативные чувства. Томасу было не впервой выслушивать за обедом гневные речи. Тем не менее его удивил тон, которым Рики говорил о Гитлере:

– Все пропало! Мы обречены! Каждый из нас. Они разрушат все. Уничтожат книги, картины. Никому от них не спастись.

И он карикатурно изобразил одну из бесконечных речей Гитлера.

– Разве вы не видите, что происходит? – спросил он дрожащим голосом.

За день до отъезда Рики Эрика, Клаус и Аннемари Шварценбах отправились в баварскую студию кинохроники, чтобы снять сюжет о своем путешествии. Под камеру Клаус и Эрика уселись в автомобиль, а остальные двое изображали, что чинят воображаемую поломку. Они так хохотали, когда Рики предложил, чтобы Клаус залатал прокол, что съемку пришлось остановить.

Было условлено, что, проведя ночь перед отъездом с семьями, они стартуют в три утра. Однако в полночь пришло известие, что Рики выстрелил себе в сердце в Уттинг-ам-Аммерзе, где у него была квартирка. Он оставил записку, в которой сообщал местной полиции номер Катиного телефона и просил ее рассказать родителям о своей смерти.