Волшебник

В одном из писем Голо упомянул об обеде с Эрнстом Бертрамом, который настаивал, что выступает за свободу, но только для хороших немцев. И когда Голо предположил, что его отец никогда не вернется в Германию, Бертрам удивился: «Почему? В конце концов, он немец, и мы живем в свободной стране». Бертрам также пытался оправдаться, почему не навестил Томаса, когда был в Лугано. Впрочем, заметил Голо, он такой не один, и, вероятно, Бертрам испытывал давление властей, не желавших, чтобы он поддерживал отношения с отцом Голо.

Голо добавил, что устроил в доме обед, дабы не дать пропасть лучшим бутылкам из отцовского погреба, а еще продолжал не спеша упаковывать книги и перебирать бумаги.

Всякий раз слова, что больше он никогда не увидит своего дома, больно ранили Томаса. Он отслеживал газетные новости в надежде, что власть Гитлера скоро пойдет на убыль, что его застрелят, что нижние армейские чины поднимут мятеж против высокопоставленных офицеров.

Когда в Берлине начали сжигать книги, оскорблявшие нацистов, Томас порадовался, что среди них нет его сочинений. Однако вернувшаяся Эрика заявила, что в огонь бросают книги всех ведущих немецких писателей, включая Генриха и Клауса, Брехта и Германа Гессе. Едва ли тем, что среди них нет твоих книг, стоит гордиться, сказала Эрика, и Томас заметил, что Катя молча кивнула. Прочтя в письме Голо, что именно Бертраму Томас обязан тем, что его книги не бросили в костер вместе с остальными, Катя передала письмо Томасу и вышла из комнаты.

Под предлогом продажи Голо без труда переправил через швейцарскую границу мебель, картины и книги из Мюнхена. Он также умудрился снять немалые суммы с отцовских банковских счетов. И хотя Томас не возражал бы, чтобы все его рукописи и письма, включая Катины письма из Давоса, переправили в Швейцарию, предметом его особой заботы были дневники, которые лежали в сейфе на Пошингерштрассе. Никто, кроме него, в них не заглядывал. Томас полагал, что Катя знала об их существовании и догадывалась, что, поскольку дневники хранились под замком, в них содержится что-то очень личное. Но откуда ей было знать, что между банальными заметками о погоде и грядущих лекциях описаны его тайные мечты и эротические переживания?

Он должен был вывезти из Мюнхена свои дневники и даже придумал план, как открыть сейф и отослать дневники в Швейцарию.

Его сексуальные фантазии жили в рассказах и романах, но в книгах это можно было объяснить литературной игрой. Томас был отцом шестерых детей, и никто не посмел бы вслух обвинить его в сексуальной извращенности. Однако, если опубликовать дневники, все поймут, кем он был и чего хотел. Все увидят, что его педантичный, отстраненный тон, его чопорность и неравнодушие к признанию были масками, скрывавшими истинные желания. В то время как другие, включая Эрнста Бертрама и поэта Стефана Георге, не скрывали своей гомосексуальности, Томас запер инстинкты в дневнике, который, в свою очередь, был заперт в сейфе. И если правда откроется, весь мир станет презирать его за двуличие.

Катя, смирившаяся с потерей дома и эмиграцией, никогда не смирится с бесчестием.

– Странно, – говорила она, – что теперь мы евреи. Мои родители не подходили к синагоге. И я всегда думала, что мои дети – настоящие Манны, а теперь они евреи, потому что их мать еврейка.

Катя тревожилась, что Голо слишком задержался в Мюнхене, что Эрике с Клаусом, которым уже под тридцать, будет не на что жить, потому что Германия для них закрыта. Она даже не подозревала о новой опасности. Томас не мог поделиться этим с Катей, не раскрыв содержания дневников. Она ужаснется, каким идиотом он был, сделав себя заложником слепого случая.

Томас считал, что из всех его детей Голо с самого детства больше остальных заслуживал доверия. Он всегда внимательно слушал за столом, но никогда не болтал лишнего. Томас знал, что, если он пошлет ему ключ от сейфа, попросив, не читая, изъять оттуда клеенчатые тетради, сложить в чемодан и отослать посылку в Лугано, Голо так и поступит.

Когда Голо сообщил, что исполнил его поручение, у Томас гора упала с плеч. Оставалось только дождаться посылки.

Постепенно положение Голо в Мюнхене становилось все более непростым. Банки отказались выдавать ему деньги. Ему чудилось, что за ним следят и в любую минуту могут арестовать. Голо не удалось помешать властям конфисковать оба семейных автомобиля, и именно Ганс, их шофер, донес нацистам, что Голо собирается перегнать один из автомобилей в Швейцарию.

Когда Голо обвинил Ганса в доносительстве, тот повел себя нагло и принялся с хозяйским видом расхаживать по дому, пугая повара и служанок тем, что скоро их арестуют. А поскольку Ганс и не думал понижать голос, Голо догадался, что угроза относится и к нему.

Прибыв в Лугано, Голо рассказал эту историю родителям и спокойно добавил:

– А я еще велел ему отнести на почту тот чемодан. Бог знает, куда он его подевал. Возможно, передал прямо в лапы нацистам.

Когда Катя вышла, Томас спросил сына, тот ли это чемодан, в который Голо сложил дневники.