Волшебник земноморья

— Ты кто? Посланник или весть? — спросил Огион. — Пойдем со мной.

Когда он заговорил, сокол вперил в него кристально чистый взгляд, и Огион вдруг замолк.

— Мне кажется, когда-то я дал тебе имя, — пробормотал он и направился к дому. Когда он вошел в комнату, птица по-прежнему сидела у него на запястье. Он опустил ее на пол у камина, чтобы отогреть теплом очага, и дал ей воды. Она не стала пить. Потом Огион начал колдовать — он спокойно плел магическую паутину, больше руками, чем словами. Закончив плести волшебную вязь, он, не глядя на сокола, сидящего на камине, тихо произнес: «Гед». Затем, подождав немного, повернулся и подошел к молодому человеку, который, стоя перед очагом, весь дрожал и глядел на мага тоскующим взглядом.

Гед был богато одет — заморский плащ, подбитый мехом, шитая серебром шелковая рубашка, но все рваное и задубевшее от морской соли. Худой, изможденный, он стоял ссутулившись, прямые пряди волос падали ему на лицо.

Огион снял с него перепачканный грязью плащ и отвел в комнату с альковом, где Гед спал, будучи учеником. Там он уложил его на матрас и, усыпив каким-то убаюкивающим словом, сразу же ушел, так как знал, что сейчас Гед не понимает человечьего языка.

В детстве Огион думал, как думают все мальчишки, что нет игры лучше, чем перевоплощение, когда можно принять какой угодно образ — человека или животного, дерева или облака, словом, бесконечно менять свой облик. Но, только став волшебником, он начал понимать, что за игру надо платить либо потерей себя, либо отказом от правды. И в этом таится ее опасность. И чем дольше человек пребывает в чужом обличье, тем сильнее эта опасность. Каждый, кто обучается магии, знает историю волшебника Борджера с острова Уэй, который любил принимать образ медведя и стал все чаще и чаще менять облик, пока зверь не вытеснил в нем человека и он не стал настоящим медведем. Он задрал в лесу своего маленького сына, и в конце концов его выследили и убили. И никто не ведает, сколько дельфинов, резвящихся в водах Внутреннего Моря, когда-то были людьми, но потом позабыли свою мудрость и имена, предавшись веселой радостной жизни в беспокойном море.

Гед принял образ сокола в состоянии глубокого отчаяния и ярости, и, когда он летел из Осскила, в его сознании была лишь мысль о том, как уйти подальше от Камня и Тени, поскорее покинуть холодную предательскую землю и добраться до дому. Соколиные ярость и остервенение были сродни его собственным и потому стали как бы его чувствами, а его желание улететь подальше совпало с желанием сокола. Так он пролетел над Энладом, спустившись лишь раз испить воды из уединенного лесного озерца, а потом снова взмыл в воздух, гонимый страхом перед Тенью, которая неотступно следовала за ним. Он пересек узкий пролив под названием Челюсти Энлада и продолжал полет к югу, а потом на восток. Слева он различал неясные очертания холмов Оранеи, а справа еще более далекие холмы Андрад. Впереди он все время видел только море, пока наконец среди волн не встала неподвижная горбатая волна, которая всегда возвышается над остальными, — белая вершина Гонта. Весь этот долгий путь при свете дня и в ночной темноте он летел на соколиных крыльях и видел мир глазами сокола, забыв все свои человечьи мысли. И знал он только то, что знает сокол, — голод, ветер и дорогу, которой он летит.

Он правильно выбрал гавань: всего несколько человек на Роке и один на Гонте могли снова превратить его в человека.

Гед оставался молчаливым и после пробуждения. Огион с ним не разговаривал — он кормил его мясом, поил водой и позволял днем сидеть, по-птичьи нахохлившись, у очага. С наступлением ночи Гед засыпал. На третий день утром он подошел к очагу, где маг сидел, глядя в огонь. И вдруг произнес:

— Учитель!

— Добро пожаловать, мой мальчик, — сказал Огион.

— Я вернулся таким, каким ушел, то есть глупцом, — сказал молодой человек хриплым, надтреснутым голосом.

Маг слегка улыбнулся и жестом пригласил его сесть напротив, по другую сторону очага, а сам стал заваривать чай.

Пошел снег, первый раз за зиму здесь, на нижних склонах Гонта. Окна в доме Огиона были крепко зашторены. Но они все равно слышали, как мокрый снег мягко падает на крышу и какая кругом от этого стоит тишина. Они долго сидели у очага, и Гед рассказывал своему старому учителю все, что произошло за много лет с той поры, как он отправился с Гонта на корабле под названием «Тень». Огион не задавал вопросов, и, когда Гед закончил, он еще долго молчал, спокойно размышляя о чем-то. Затем он поднялся и поставил на стол хлеб, сыр, вино, и они вместе поели. После трапезы, когда все было убрано со стола, Огион сказал:

— Жизнь нанесла тебе глубокие раны, мой мальчик.

— У меня нет сил бороться с этой нечистью.

Огион покачал головой и снова замолк.

— Странно, — произнес он наконец, — у тебя достало сил одержать верх над волшебником в его собственных владениях, на Осскиле. И хватило сил вступить в противоборство с драконом.