Волшебник земноморья

Но волшебный посох, сделанный для Геда Огионом, остался целым и невредимым — на нем не было ни трещинки. Плавучий, как сухое бревно, он держался на поверхности воды. Гед не выпустил посох из рук, когда откатившаяся с мели волна потащила его за собой в море. Он снова был в глубокой воде, и до прихода следующей большой волны ему хотя бы не грозила опасность быть расплющенным о скалы. Соль разъедала ему глаза, вода не давала дышать, но он изо всех сил старался удержаться и противостоять бешеному натиску моря. Неподалеку от скал был песчаный берег. Собрав последние силы, Гед с помощью волшебного посоха вступил в отчаянную борьбу с волнами и поплыл туда. Но ему никак не удавалось подойти к берегу: прибойные волны отбрасывали его, как тряпку, а холодная вода, поднимающаяся из глубины, лишила его тело последних остатков тепла, ослабив настолько, что он едва двигал руками. Теперь он уже не видел ни скал, ни берега и не знал, куда он плывет. Он видел только бурлящие потоки воды вокруг себя, под собой и над собой: они слепили, душили, топили его.

Волна, поднявшаяся из клочков тумана, подхватила и покатила его, а потом швырнула, как щепку, на песок.

Там он и остался лежать, крепко сжимая обеими руками посох. Мелкие волны били его и, отходя, пытались столкнуть обратно в море, затем его окутал туман, а вскоре начался дождь.

Прошло немало времени, прежде чем он наконец смог пошевелиться. С трудом приподнявшись, он на четвереньках пополз по берегу, подальше от кромки воды. Черная ночь опустилась на землю, но Гед что-то нашептал посоху, и загорелся кружок слабого света, который освещал ему путь, когда он медленно передвигался в сторону дюн. Он промерз до костей и был настолько изранен и измучен, что каждое движение ползком по песку в кромешной тьме под свист бури казалось ему едва ли не самым тяжелым испытанием в жизни. Вдруг ему показалось, что стих громкий шум моря и ветра, а песок под его руками превратился в прах, он ощутил на спине немигающий взгляд каких-то незнакомых звезд. Но он не поднял головы и продолжал ползти и вскоре услышал свое неровное дыхание и почувствовал, как в лицо ему больно хлещет ветер с дождем.

Движение вернуло ему немного тепла, и он наконец дополз до дюн, где порывы мокрого ветра были не такими жестокими, и ему даже удалось подняться на ноги. Он заговорил посох, и тот засветился сильнее. Опираясь на посох, спотыкаясь и останавливаясь, он прошел около полумили в глубь острова. На гребне дюны Гед неожиданно услышал рокот моря, притом громкий, и шел этот рокот ему навстречу. Значит, это был не остров, а просто риф, песчаная отмель посреди океана.

Он был слишком изнурен, чтобы отчаиваться, — вконец растерянный, он всхлипнул, а затем долго стоял, опершись на посох. Потом он упрямо повернул влево, теперь ветер хотя бы дул ему в спину. Кое-как он спустился с высокой дюны и стал искать ямку в припорошенной льдинками полегшей траве, где бы он мог хоть ненадолго укрыться. Когда он поднял голову и огляделся, сквозь круг магического света вдруг тускло мелькнула намокшая стена какого-то деревянного строения.

Это была бревенчатая хижина или, скорее, навес, небольшой, шаткий, будто его построил ребенок. Гед постучал посохом в низкую дверь. Она не отворилась. Тогда он толкнул ее и вошел, согнувшись почти вдвое. Он не мог выпрямиться и внутри хижины. Раскаленные угли потрескивали в очаге, возле которого в их неярком отсвете Гед увидел человека с длинными седыми волосами, в страхе прижавшегося к стене. Из-под кучи тряпья или шкур на полу выглядывал еще какой-то мужчина, а может быть, даже и женщина.

— Я не причиню вам зла, — тихо сказал Гед.

Обитатели хижины ничего не ответили, только переглянулись. В их глазах стоял ужас. Когда он опустил посох, человек под кучей тряпья захныкал и с головой зарылся в лохмотья. Гед сбросил плащ, набухший от воды и льда, потом стянул с себя остальную одежду и присел у очага.

— Дайте мне во что-нибудь завернуться, — сказал он. Гед совсем охрип и едва мог говорить — его так колотило, что зуб на зуб не попадал. Его просьба осталась без ответа. Тогда юноша протянул руку и взял какую-то ветошь с кучи, служившей постелью. Когда-то, много лет назад, это, очевидно, была козья шкура, но она давно уже превратилась в драную грязную тряпку, перепачканную жиром. Человек под тряпьем испуганно застонал, но Гед, не обращая на это внимания, растерся досуха.

— У тебя есть дрова? — спросил он так же тихо. — Подложи немного в огонь, старик. Меня к тебе привела нужда. Я тебе ничего плохого не сделаю.

Старик не двигался и продолжал со страхом смотреть на Геда.

— Ты понимаешь, что я говорю? Ты не говоришь по-хардски?

Гед помолчал, а затем спросил:

— А на каргадском?