Волшебный сундучок

— Коли ты белого молока отведаешь, подарю я тебе мой голос, мои песни, мой рог. И ранним утром, на заре, ты будешь петь с переливами и трубить в рог так, как это делаю я. А у того, кто услышит твое пение и звук твоего рога, потеплеет на сердце. До конца дней своих не забудет он твоего пения! И станут люди любить и почитать тебя.

— Отведаю я белого молока, — сказал Рез.

Зачерпнул он кружкой молока и поднес к губам. Ну и теплое, ну и душистое было то молоко! Никогда прежде не приходилось пастуху пить такого!

— Твоя правда, — сказал Русоволосый. — Хорошо выбрал! Выбери ты алое или изумрудное молоко — быть бы большой беде. Рыжеволосый-то покровитель пастухов, а Черноволосый — охотников. Вот и думают они, что в горах только и дела — за стадом смотреть и охотиться. А песня, мол, пастухам и охотникам только помеха. Вот и хотели они тебя подкупить. Я же — покровитель певцов-йодлей. Я принес в Альпы свои песни. И откажись ты от белого молока, не смог бы я передать мой дар людям. И прошли бы сотни, многие сотни лет, прежде чем они научились бы петь на тирольский лад.

Произнес он эти слова и исчез. А с ним вместе и рыжий великан и черноволосый охотник. Огонь в очаге погас, и Рез сам не знал, было ли это все наяву, или сон ему приснился. Лег пастух снова на траву и крепко заснул.

Когда же померкли звезды, защебетали птицы и снова взошло солнце, Рез проснулся. Рядом с ним на траве лежал пастуший рог, тот, что был у Русоволосого.

Рез мигом вскочил на ноги, выбежал на альпийский луг перед хижиной, стал петь и трубить в рог. Пел он с переливами на тирольский лад, как и поныне в Альпах йодли поют. Сбежались тут со всех сторон к нему коровы, и самая норовистая смирилась и дала себя подоить.

По-всякому пел Рез — то тихо, то громко, ну, точь-в-точь как Русоволосый. Неслась его песня по горам и долам, журчала, как ручеек шелестела, словно ветер в лесу, гремела, как бурный водопад в горных ущельях. И люди, что слышали песню альпийского пастуха, не забывали ее до конца своих дней.

Стало тогда искусство йодлей переходить из рода в род. Сохранилось оно до нынешних дней, и никогда не разучатся альпийские пастухи петь с переливами и трубить в рог.

Волк и лошадь

овадился волк ягнят в деревне таскать. Поймали его крестьяне и отдубасили палками за все проделки, но не убили. А вскоре стал волка опять голод донимать. Поплелся Серый добычу искать. Вдруг видит — пасутся на горном склоне лошадь с жеребенком. Собрал волк все силы и мигом лошадь с жеребенком настиг, не успела она от своего лютого врага убежать. Вот волк ей и говорит:

— На здешнем выгоне пастись запрещено — это всякий знает! Ты нарушила запрет. И в наказание заберу я твоего малолетку в залог. Я здесь сторож.

Стала лошадь волка просить, умолять. Но без толку!

— Ах, — заплакала лошадь, — бедный мой несмышленыш! Он в темнице до смерти истомится!

— Сколько лет ему? — спрашивает волк.

— Точно не знаю, — отвечает лошадь, — день его рождения вместе с именем у меня на правом копыте записаны. Вы, поди, читать умеете? Раз вы на выгоне в сторожах, стало быть, и грамоте обучены!

Не хотелось волку признаваться, что в грамоте он ничего не смыслит.

— Покажи-ка твое копыто! — говорит.

Подняла лошадь правое копыто, да как волка по лбу стукнет! Не взвидел он света белого, оглох, ослеп и во всю длину на земле растянулся.

Ну, а лошадь, ясное дело, не стала ждать, пока он очнется и на ноги встанет. Убежала вместе с жеребенком.

С тех пор волк к лошади с опаской подходит. Боится, как бы она его снова не лягнула.

Йоринде и Йорингель

а горе в большом дремучем лесу стоял некогда древний замок. И жила в том замке совсем одна старая колдунья. Днем она в кошку

или в сову превращалась, вечером снова человеческий облик принимала. Умела она зверей и птиц приманивать. Поймает и либо сварит, либо зажарит. А приблизится кто-нибудь на сто шагов к замку, так будто вкопанный останавливается и не может дальше ступить, пока колдунья с него заклятье не снимет. Если ж в это заколдованное место молодая девушка забредала, старуха ее в птицу превращала и в клетку сажала. Собралось в ее замке уже семь тысяч таких клеток с чудо-птицами, никак не меньше.

Неподалеку от замка жила одна девушка, разумная да красивая; звали ее Йоринде. В той же округе жил и юноша; звали его Йорингель. Обручились Йоринде с Йорингелем, обещали друг другу, что станут мужем и женой. Ждали они дня свадьбы и нарадоваться друг на друга не могли. Частенько бродили они по лесу, где жила колдунья.

— Берегись, — не раз предупреждал невесту Йорингель, — близко к замку не подходи.

Однажды, когда ярко светило солнце и озаряло темные ели, а где-то среди старых буков жалобно ворковала горлица, гуляли Йоринде с Йорингелем в лесу. Вдруг оглянулись они по сторонам и видят — заблудились, а как домой попасть — не знают. Заплакала Йоринде, стала на судьбу сетовать. И Йорингель, глядя на нее, пригорюнился. Так они загрустили, будто настал их смертный час.