Воображаемые жизни (с иллюстрациями)

словом! Чтобы произвести такое впечатление, необходимо об-ладать верой в свои знания, острым зрительным воображени-ем, чистотой и гибкостью стиля, тонким тактом, чрезвычай-ной легкостью и мягкостью руки и, наконец, даром иронии.

При таких свойствах гения Швобу не трудно было написать

«Les Vies Imaginaires».

Индивидуальный гений Марселя Швоба заключается в

простоте, отличающейся необычной сложностью. Я хочу сказать, что при бесконечном множестве деталей, расположенных

в гармоническом порядке правдиво и точно, рассказы его про-изводят впечатление какою-нибудь одною выпуклою чертою.

Иногда в целой корзине цветов видишь только пион. Но не

будь кругом него других цветов, он не бросался бы в глаза. Как

и Паоло Уччелло, чей геометрический гений он подверг тща-тельному анализу, Швоб направляет свои линии от центра к

периферии и затем назад, от периферии к центру. Фигура Fra Дольчино, еретика, кажется нарисованной одной спиралью, подобно Христу Клода Меллана. Но конец линии соединен с

ее точкой отправления резким изломом.

В своих рассказах и повестях он редко подчеркивает фразы, имеющие иронический характер, как делал он это в начале своей литературной карьеры, например, в «М. М. Burke et Hare assassins»1. «Уильям Бёрк, поднявшись из низкого положения, приобрел громкую известность». Его ирония, скрыт-ная по форме, разлита у него повсюду как дискретный оттенок речи, вначале едва уловимый. В процессе рассказа Марсель Швоб не чувствует потребности пояснять свой вымысел.

Он не вдается ни в какие комментарии, и это производит впе-1 «Господа Бёрк и Хейр, убийцы» ( фр. ) — притча.

viii

чатление иронии по естественности контраста между поступ-ками, которые кажутся прекрасными или отвратительными, и

пренебрежительной краткостью повествования. Но на большой высоте благородства и незаинтересованности ирония по-степенно превращается в жалость. Когда метаморфоза вполне

закончена, жизнь является перед нами в освещении «маленьких лампочек, едва мерцающих среди темных несчастий, которые льются дождем». Ирония растворилась в явлениях, на которые она была направлена. Мы уже не можем отделить себя

от невзгод, вызывавших прежде одну лишь улыбку. Мы начинаем любить те человеческие ошибки, которым сами не чужды. Унизив свой интерес к самому себе, гордыню личного пре-восходства над окружающим, мы начинаем смотреть на жизнь

как на марионетную богадельню, в которой куклам подают

хлебные зерна на оловянных блюдечках. Такова эта мучитель-ная, сердечно написанная «Книга Монеллы», шедевр грусти

и любви.

В «Монелле» я нахожу только один недостаток, а именно

тот, что первая глава является вместе с тем и предисловием, что слова Монеллы, неясные, но убежденные, не имеют пря-мого отношения к истории Магды Баргетты, маленькой жены

Синей Бороды, к этим страницам бесконечно тонкой психологии с оттенком таинственности, необходимой для того, чтобы отличить рассказ от анекдота. Швоб вложил в уста маленьких девочек гораздо больше смысла, чем вмещали его эти

впечатлительные головки, даже головка самой Монеллы. По-стоянная смена объяснений стесняет того, кто сам захотел бы

истолковать себе все эти фигуры.

Часто автор рискует убить фантазию рассуждениями. Отда-ешься всему вперемежку, но увлечься обликом Монеллы, как

он выступает из одних только ее слов, нет никакой возможности. Предисловия разрушают рисунок художественного произведения. Тот, кто созерцает или читает, не поймет, по како-ix

му методу писал автор: незаконченными пятнами или цельны-ми характерами. Он понимает не то, что хотел показать ему

гений поэта, а то, что ему внушает его собственная интуиция.

Я видел книгу, которая одному казалась чувственной, другого

наводила на метафизические размышления, а на третьего наве-вала грустные мысли. Надо предоставить тем, на кого мы хотели бы иметь влияние, удовольствие бесхитростно помогать

нам своим сотрудничеством.

Тем не менее, мы всегда будем писать предисловия, но каждый из нас по-своему, сообразно с важностью предмета. Будут

сочиняться книги во вкусе «Spicilège»1, и мы не будем рассеи-ваться, меняя в каждой главе платье какой-нибудь куклы.

Предисловие к «Монелле» очень важно как с точки зрения психологии Марселя Швоба, так и с точки зрения психологии целого поколения. В законченных фразах, имеющих

пророческий характер, даны почти все понятия, общие интел-лигентным людям целой эпохи: любовь к морали, особенно в

ее эстетическом выражении, любовь к жизни во всей полноте

каждой минуты, любовь к бесконечному, замкнутому в пределах текущего мгновенья, к свободе, идущей вперед без всяких

размышлений. Человечество подобно нервной системе. Как

она, человечество состоит из целой массы мелких узлов, которые своими разветвлениями в процессе беспрерывного движения касаются друг друга — бессознательно, случайно, и сознательно, по внушениям определенной воли, ее многообразных

капризных тяготений, создающих разновидности народных