Вопль археоптерикса

Двинулись вдоль скалы по каменной осыпи, почти на ощупь, понимая, что идти тише по этому крошеву невозможно, и надеясь на прибой – прикроет.

Сколько их там? Может, подойдем, а они из машины… Пустить людей цепью, заходить на самолет полукругом – хорошая тактика. Но цепь из двух бойцов – мероприятие так себе.

Приблизились, держа ТТ на боевом взводе. Трехлинейка у меня на левом плече – в темноте издали не постреляешь, вблизи пистолет надежнее. А если вплотную подберемся, то и пистолетами опять же шуму наделаем, а сюрпризов неохота, так что и нож я нащупал.

Подошли действительно вплотную. И темнота – глаз выколи, только нечеткие очертания машины и тела угадывались. Похоже, немец сидел в той же или почти той же позе, как и увидели его со скалы.

– Дохлый, – прошептал Алексей.

Слова заглушал прибой. Кажется, ни одной живой души, если не считать нас с Алешкой.

Я шагнул немцу за спину, приставил к горлу вынутый нож. Фашист шевельнулся. Не дернулся, а именно шевельнулся. Чуть-чуть. В нос ударил запах давно не мытого больного тела. Вдруг немец заговорил, громко, неразборчиво, путаясь. Язык его я бы все равно не понял, в школе учил, конечно, только успехами похвастаться не мог, а тут… Но ясно, что не в себе немец, – то быстро говорил, то медленно, какого-то Дитриха все время звал – это любой разберет.

– С ума сошел, – заключил штурман.

– Нет, бредит. – Я только сейчас понял, что тощая фрицева шея у меня под рукой сухая и горячая, очень горячая.

Немец просидел не двигаясь не меньше чем полдня. Значит, больше никого рядом нет.

– Уходим? – спросил Алексей.

– А что мы узнали? Нет. Сначала в самолете пошарим.

Не нашли ничего интересного, карты посмотрели при зажигалке – немецкие, но штурман район Берлина сразу опознал. Карты нашим пригодятся, когда вернемся. Те, кто не только сверху на Германию смотрит, у кого «глаза» и на земле имеются, разберется в секретных объектах, здесь наверняка обозначенных. Если вернемся, конечно.

– Слушай, капитан, – зашептал Алешка. – Может, немца с собой утащим? Языка возьмем?

– Не дойдет, и без того к утру на небе будет. – Я пожал плечами, хоть в темноте этого Алексей увидеть не мог.

– Ну, тогда режь ему горло и полезли наверх? – прошептал штурман.

Режь горло… Надо же. Резать горло я, как оказалось, был не готов. Сколько на них бомб побросал, поубивал, но вот так – больного и потного, издыхающего. И что-то под ложечкой так скрутило, что я обернулся и сказал:

– Сам режь.

– Паскудно полудохлого.

– Вот и я о том же.

И заткнулись. Я опять посмотрел на немецкого летчика, стало совсем темно, силуэт, ничего больше. Чувствовал – штурман тоже на него смотрит, наверное, и с мыслями теми же.

Что было бы, если бы фашист свою машину в джунгли посадить сумел, а я на пляже у разбитого «ланкастера» сейчас валялся? Что было бы? Да ничего. Ну, прирезал бы он меня, и что? Все равно нет у фашистов людей наших, народа, Проши, такого умного, чтобы всю войну враз попытаться закончить. Да, «юнкерс» хорош, мы до немецких самолетов недотягиваем. Пока недотягиваем… но заводы за Волгой запустили уже, вон штурмовики Ил-2 не из Воронежа по одной штуке на фронт идут, а из Куйбышева – сотнями. Не одноместные, как вначале, а с пулеметчиком. Да и Воронеж немцы взять не смогли – остановили их там летом, так и держим. С ребятами со штурмовиков недавно на земле встретиться довелось – спирт, слово за слово. Рассказали, что завод авиационный остался на нашей стороне. Руины, конечно, бомбежки каждый день, артиллеристы долбят, но все равно – не отдали! Пожалуй, и без Прошиной машины обойдутся… и без нас… но сколько же еще погибнет…

Сидел и размышлял, политинформацию вроде сам с собой проводил, от души получалось. Выходит, не просто так я над немцем завис, сейчас я победитель, мы с Алешкой… с Петром Иванычем, Костей, Прошей. А ты, гад, дохнешь здесь на камнях… Вот только что с тобой, гадом, делать, мне непонятно.

Штурман пошевелился, легонько тронул сбоку, будто боясь разбудить:

– Устал? – и уже о себе: – Я засыпаю что-то уже.

– Устал, да, – говорю. – А этого здесь бросать нельзя – вдруг очухается, через стену переберется, вредить начнет. Так и будешь ходить, оглядываясь, бояться, что где-нибудь фриц в кустах сидит. Ладно, утром берем языка. Сдохнет – туда ему и дорога, оклемается – на просеке помогать назначим.

Я взглянул на часы – куда время ушло, сам не знаю, но рассвет уже вот-вот должен был наступить. До него точно на стену не забраться, а уж с немцем…

– Давай в фюзеляж, поспим по полчасика, в очередь, пока светло не станет. Нас не заметят, если что – отобьемся, но похоже, здесь нет больше никого.

В «юнкерсе» было тесно – не «ланкастер» уж точно, – но, кое-как скрючившись на полу, я заснул, не успев почувствовать впивающиеся в ребра головки болтов. А вот тычки в плечо почувствовал сразу.