Вопрос смерти и жизни

В четверг я снова обедаю в клубе – на этот раз с Дэниелом Мейсоном, молодым членом кафедры психиатрии и великолепным романистом. По ошибке я приезжаю на час раньше и захожу в книжный магазин, где с огромным удовольствием просматриваю новые книги. Я чувствую себя Рипом ван Винклем, очнувшимся после 20-летнего сна. Вечером ко мне домой заезжает наша старая подруга Мэри Фелстинер. Мы вместе ужинаем и смотрим баскетбол. Играет «Голден Стэйт Уорриорз».

В пятницу я обедаю с другим приятелем.

В субботу я иду на первое занятие в стэнфордском тренажерном зале. Вечером приезжает моя дочь Ив.

В воскресенье меня навещает сын Рид, чтобы сыграть несколько партий в шахматы.

Это, безусловно, моя самая активная неделя за последнее время. Работая над книгой, я вдруг осознаю, что не видел Мэрилин уже несколько дней. Я немедленно прекращаю писать и прохожу 36 метров от своего кабинета до дома, чтобы взглянуть на ее фотографию. Она стоит на полу в гостиной, по-прежнему лицом к стене. Я беру портрет в руки и вглядываюсь в лицо Мэрилин. Я восхищен ее красотой. Даже если вокруг меня будет тысяча женщин, я не увижу никого, кроме нее.

Так что, возможно, эта неделя пошла мне на пользу. Я меньше мучил себя. О Мэрилин я думал гораздо реже. И, что самое важное, я перестаю верить, что она знает, что я думаю о ней реже.

Я просматриваю заметки, которые написал всего через двадцать дней после смерти Мэрилин:

В пятницу ко мне придет сотрудник хосписа, который работает с людьми, потерявшими близких. Может быть, существуют определенные ритуалы, которые могут мне помочь, но которыми я не воспользовался? Например, в книге Джоаны Дидион «Год магического мышления»[38] рассказывается о ритуале раздачи одежды. Ни в чем таком я не участвовал. Я поручил это своей дочери и невесткам и даже не знаю, что именно они делали. И не хочу знать. Я отгородился от таких вещей. Возможно, мне следовало принять участие в раздаче одежды, книг и украшений, вместо того чтобы избегать всего, что связано с мертвой Мэрилин. Снова и снова я захожу в гостиную и пристально смотрю на ее портрет. Слезы наворачиваются на мои глаза и текут по щекам. Я ощущаю пронзительную боль в груди и понимаю, что ничего не изменилось. Я тону в том же потоке страданий. Зачем я мучаю себя? Все кажется каким-то нереальным. Образ Мэрилин не покидает мое сознание. Я никак не могу заставить себя понять, что она действительно умерла. Ее больше не существует. Эти слова по-прежнему ошеломляют меня. В глубине души я в них не верю.

Читая эти строки сейчас, через восемьдесят восемь дней после смерти Мэрилин, я смотрю на портрет и снова поражаюсь ее красоте. Я хочу обнять ее, прижать к своей груди, поцеловать. Но слез уже меньше; я не чувствую ни мучительной раны в груди, ни жгучей боли. Да, я знаю, что больше никогда ее не увижу. Да, я знаю, что смерть ждет меня, что смерть ждет всякое живое существо. Но с тех пор, как умерла Мэрилин, мысли о собственной кончине даже не приходят мне в голову. Хотя мне тяжело об этом думать, я не охвачен страхом. Такова природа жизни и сознания. Я благодарен за то, что у меня было.

Глава 31. Нерешительность

90 дней спустя

Как и многим другим вдовцам, мне свойственна вопиющая нерешительность. Я старательно избегаю любых решений. Я живу в Пало-Альто почти шестьдесят лет. Лет тридцать назад я купил небольшую квартиру в Сан-Франциско и принимал в ней пациентов по четвергам и пятницам. В пятницу вечером ко мне присоединялась Мэрилин, и мы проводили выходные вместе. С тех пор как Мэрилин заболела, мы ни разу не были в Сан-Франциско. Моя квартира пустовала, если не считать того, что время от времени ею пользовался кто-то из наших детей.