Вопросительные знаки в «Царском деле»

«Последним собеседником Ермакова в 1952 году был мой папа. Они целый месяц пролежали в двухместной палате свердловской спецбольницы. Все, что в те годы мог, вернее, позволялось сказать, Ермаков рассказал, и отец все записал. Ничего похожего на мурзинский вариант не было. 52-й год – время сыска, бериевщины, всяческого умолчания даже мелких исторических фактов. После исповеди “по Мурзину” Ермаков просто бы рисковал головой. Он рассказывал на сильных тормозах, в рамках дозволенного. Ведь даже в 61-м году А. Медведев[408]

вспоминал: “… отцу родному, матери родной – умирать будем – не рассказывать. Будет время – будем рассказывать. Это время, кажется, и на сегодня не настало”. И еще: “Я пытался несколько раз поговорить с Петром Захаровичем Ермаковым, и в его трезвом, и пьяном виде, кто был с ним там, внизу. А он только мата загнет – ничего не ответит. Так ничего и не сказал”.

А вот Саше Мурзину, незнакомому мальчишке-третьекурснику, взял, да и все выложил.

Моего отца Мурзин хорошо знал, лучше, конечно, чем Ермакова. Отец читал студентам лекции по истории русской журналистики, вел семинары, руководил дипломными работами, одновременно являясь гл. редактором областной газеты «Уральский Рабочий». Несколько раз Мурзин наезжал в Ригу. Отношения у нас очень свойские. Но никогда в долгих беседах он не обмолвился о встречах с Ермаковым, хотя я говорила, что отец собирает материалы о гибели царской семьи»[409]

.

Версия же о так называемом вскрытии «царской могилы» в 1945–1946 году силами сотрудников УНКГБ по Свердловской области тоже, мягко говоря, не выдерживает никакой критики. И хотя бы уже потому, что Заместитель Наркома Государственной Безопасности товарищ Б. З. Кобулов вряд ли мог получить такое задание лично от товарища Л. И. Берии в 1945 году, так как после войны дел, что называется, хватало по горло. А ещё сторонникам этой версии хотелось бы напомнить, что должность Заместителя Наркома Государственной Безопасности Б. З. Кобулов занимал лишь до 4 декабря 1945 года, после чего был назначен Заместителем Начальника Главного Управления Советским Имуществом за границей (ГУСИМЗ) при Министерстве Внешней Торговли СССР (с 1947 при Совете Министров СССР). И одновременно – Заместителем Главноначальствующего Советской Военной Администрацией в Германии (г. Берлин). Так что руководить организацией «мифических могильников» он просто не смог бы по двум причинам. Первая из них заключается в том, что «мероприятия» подобного плана, даже если бы и проводились сотрудниками НКВД–НКГБ, то уж никогда бы не осуществлялись под руководством начальства столь высокого ранга. (За исключением, разве что «Катынского дела», которое планировалось к представлению в Международный Военный Трибунал в качестве одного из пунктов обвинения на Нюрнбергском процессе.) А вторая состоит в том, что к началу 1946 года Б. З. Кобулов уже занимал упомянутые ранее должности и большую часть своего рабочего времени находился в Германии.

Но несмотря ни на что, некоторые исследователи (как, в частности, всё тот же г-н А. П. Мурзин, а также его сторонники) изо всех сил пытаются доказать, что это событие происходило в реальной действительности. Вот что пишет об этом сам А. П. Мурзин в статье «Ермаков исповедовался перед нами 30 марта 1952 года»: