Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе

В ту ночь – я имею в виду следующую ночь – все, за исключением меня отправились на приемы, а я осталась в Пэлес-Гарденс. Я направлялась в гостиную после обеда, и только принялась зажигать свечи, как в комнату с балкона вошел мистер Раффлс. Я сразу же узнала его, потому что была свидетелем того, как он набрал сенчури в Лордс лишь день назад. Он, похоже, был удивлен, что никто не сказал мне, что он здесь, но все было настолько неожиданным, что я почти не думала об этом. Боюсь, это был не самый приятный сюрприз. Я интуитивно почувствовала, что он пришел от тебя, и признаю, что это меня в тот момент рассердило. Но через мгновение он заверил меня, что ты ничего не знал о его приходе, что ты никогда бы не позволил ему прийти сюда, но что он сделал это как твой самый близкий друг, а значит, и мой друг (я сказала, что приведу здесь каждое его слово).

В течение некоторого времени мы стояли и просто смотрели друг на друга, и я никогда еще не была более уверена в чьей-либо откровенности и искренности; но он был абсолютно откровенен и искренен со мной тогда и по-настоящему беспокоился о тебе, что бы он ни чувствовал до или после этого. Я спросила, почему он пришел и что случилось, и он сказал, что беспокоится не о том, что уже произошло, а о том, что только может произойти; я спросила его, думает ли он о тебе, и он просто кивнул и сказал, что я знаю о том, что ты сделал, лучше всех. Но я начала задаваться вопросом, знает ли сам мистер Раффлс обо всем, и хотела, чтобы он первый подтвердил, что ему все известно, и он ответил, что мы оба знаем, кто один из тех двух мужчин, которые были у нас дома вчера. Мне понадобилось некоторое время, чтобы ответить. Я была удивлена тому разговору, который мы вели. Наконец я решила просто спросить его, откуда он знает. Его слова все еще звучат в моей голове, будто это было вчера.

– Потому что я был тем вторым человеком, – сказал он совершенно спокойно, – потому что это я заманил его сюда, и я готов ответить за то, что сделано, но я не готов смотреть, как несчастный Банни страдает за это.

Сказав это, он ясно дал понять смысл своих слов: перейдя к колокольчику и поднеся свой палец к нему, он показал, что готов вызвать любую помощь или защиту, если я желаю этого. Конечно, я не позволила ему позвонить.

Сначала я ему не поверила. Поэтому он провел меня к балкону и показал мне, как он забрался вверх и внутрь. Он проник в дом во второй раз, и все ради того, чтобы сказать мне, что в первую ночь он обманом заманил тебя сюда. Он должен был рассказать мне еще больше, чтобы я смогла ему поверить. Но прежде чем он ушел (тем же путем, которым пришел), я стала единственной женщиной в мире, которой было известно, что А. Дж. Раффлс, великий крикетист и не менее известный так называемый взломщик-любитель, – один и тот же человек.

Он рассказал мне свою тайну, доверил мне судить его и вверил свою судьбу в мои руки – и все ради тебя, Гарри, все ради того, чтобы я не осуждала тебя. И вчера я увидела, что ты ничего не знал об этом, что твой друг умер, так и не сообщив тебе о своем настоящем, но тщетном акте самопожертвования!

Гарри, я могу только сказать, что теперь я понимаю вашу дружбу и тот длинный и ужасный путь, по которому вы прошли ради этой дружбы. Как много людей зашли бы так же далеко ради такого друга? В ту ночь я наконец поняла. Это огорчило меня больше, чем я могу передать словами, Гарри, но я всегда понимала тебя.

Он говорил со мной без прикрас и откровенно о своей жизни. Это было невероятно, что он смог рассказать мне все вот так, и еще более невероятно, что я просто сидела и слушала его. Я думала о том разговоре бессчетное количество раз и давно перестала удивляться самой себе. У мистера Раффлса был абсолютный магнетизм, которому ни ты, ни я не могли сопротивляться. Он был сильная личность с сильным характером, а когда человек встречает другого человека с теми же качествами, вместе они могут снести обычного смертного с ног. Ты не должен думать, что ты единственный, кто служил и следовал за ним. Когда он сказал мне, что это все было для него игрой, и единственной известной ему игрой, которая захватывала его и всегда была полна опасности и драмы, я даже смогла найти что-то в моем сердце, что способно было попробовать поиграть в эту игру самой! Не то чтобы он обращался ко мне с каким-то гениальным софизмом, и его слова не были полны парадоксальной порочности. Это был его естественный шарм, юмор, и тень печали во всем этом, что взывали к чему-то более глубокому, чем благоразумие и законопослушность. Он очаровывал людей. Но в нем было что-то еще. Были глубины, которые взывали к другим глубинам; и ты не поймешь меня, когда я скажу, что думаю, что он был тронут тем, что женщина слушает его, так как я его тогда слушала. Я знаю, что это привлекло меня – мысль о такой жизни, но я тут же пришла в чувство и стала умолять его оставить все это.