Воробьевы горы

Шушка усадил медвежонка в кармане так, чтобы морда была наружу и он мог созерцать все происходившее во дворе. Таня принесла кусок доски, поставила поперек канавы: образовалась запруда — небольшое озеро с причудливо изогнутыми берегами. Кораблики толпились в озерке, вертелись юлой, сталкивались и важно проплывали друг мимо друга.

Увлеченные безмятежной игрой, дети не заметили, как в калитку вошли два полицейских солдата и быстро пересекли двор, скрывшись в двери, которая вела в людскую.

Солнце вдруг вырвалось из-за облаков, его горячие лучи брызнули на землю, и лужи сразу стали синими и бездонными.

Резкий, отчаянный крик разрушил медленное течение весеннего дня. Шушка вздрогнул и оглянулся на Таню. Она ответила ему непонимающим взглядом и, ударяя рукой об руку, стряхнула с ладоней мутные капли.

Из людской высыпала толпа. Все были возбуждены, мужчины что-то кричали, женщины причитали и голосили. В яковлевском доме жило человек шестьдесят крепостной прислуги — казалось, сейчас все они собрались — здесь.

Полицейские вели под руку высокого белокурого парня с окладистой бородой. Шушка хорошо знал его. Парня звали Петром, он часто растапливал камин в зале.

Парень отчаянно упирался и громко причитал:

— Или я не верно служил барину?! За что немилость такая? Лучше всю жизнь в рабах ходить, чем двадцать лет солдатскую лямку тянуть!..

— Ежели все этак рассуждать будут, кто царю служить станет? — прикрикнул на него полицейский. — Наше дело подневольное, велел нам твой барин за тобой прийти, вот мы и пришли! Поворачивайся! — И полицейский для пущей убедительности дал парню сильного пинка в спину.

Женщины заголосили еще громче. Кто-то совал в руки несчастному узелок с едой, кто-то хотел обнять, но полицейские грубо отталкивали всех.

Забыв и про кораблики, и про медвежонка, и даже про Таню, Шушка во все глаза смотрел на происходящее. Он еще не совсем ясно понимал, что все это должно, означать, но видел, что человеку плохо, его мучают. Этого стерпеть было нельзя, надо за него заступиться!

А когда Шушка увидел, как полицейский ударил Петра, в глазах у него потемнело, он сжал крепко кулачки и с неистовым, недетским визгом кинулся на полицейского. Шушка колотил его, царапался и кричал, чтобы отпустили несчастного. Оглушенный собственным криком, он ничего не видел и не слышал. Он вцепился в бороду полицейскому солдату. Тот старался осторожно высвободиться, чтобы не покалечить своенравного барчонка. Но пальцы мальчика сжимались все судорожнее, крик становился прерывистым. От гнева, от бессилья, от жалости мутилось в голове.

На крыльце показался Иван Алексеевич. Против обыкновения, он шел быстро, на лице его, обычно брезгливо-равнодушном — испуг, он побледнел. С неожиданной, ловкой легкостью подхватил он сына на руки и, несмотря на то, что тот бился и дрыгал ногами, унес в дом. Таня с громким плачем шла следом.

Иван Алексеевич принес сына в детскую, велел, раздеть и уложить в постель, сам укрыл белым байковым одеялом, напоил водой. Когда мальчик наконец успокоился и закрыл глаза, Иван Алексеевич приказал Вере Артамоновне не отходить от него и ушел к себе.

Но Шушка не спал. Едва отец вышел из комнаты, он сел на постели и, не слушая, что говорила ему няня, спросил:

— Они его увели?

Старушка молча и грустно кивнула головой.

— Куда?

— На цареву службу. Служить ему теперь, что медному котелку. Пропадет парень ни за грош, ни да денежку.

— Долго служить будет?

— И-и, голубчик! Я его не дождусь, а у тебя уж, бог даст, к тому времени свои детки будут…

— Но он не, хочет служить, почему его отдали?

— Молчи, молчи, своеобышный, сладу с тобой, нету! Придут, папенька, увидят, что не спишь, будет мне тогда на орехи.

— А почему дядя Алексея на волю не отпускает?

— Да уймись ты! Или не знаешь, все мы в бариновой воле: хочет продаст, хочет помилует. Так бог повелел. Наш барин хоть и дикой, да не зверь, не жалуемся. Всех мужиков на волю отпустить, кто господ кормить будет? Господа, они к работе не приучены.

— Почему так?

— «Почему, почему»! Много будешь знать, скоро состаришься, — проворчала старуха. — Положено так, и все тут! Не, нашего с тобой ума дело. А что Петра в солдаты барин отдал, как же иначе? Ты вот, батюшка, военным стать хочешь. А если мужик в солдаты не пойдет, кем командовать станешь?

Шушка плохо слушал старую няньку. Сегодня ему открылось что-то новое, что осмыслить и понять сразу было невозможно.

— Таня где?

— Маменька Луиза Ивановна увели ее к себе.

— Позови.

— Папенька разрешат, тогда позову.

— Позови, а то кричать буду!

Шушка уже откинулся на подушку и широко открыл рот, но Вера Артамоновна в испуге послушно встала.

— Дайте срок, — проворчала она. — Вырастете, такой же барин будете, как все… — и, шаркая туфлями, вышла из детской.