Воробьевы горы

Ю р а (скомкав все бумажки, решительно). Иван Филиппович! Наверное, вы тоже когда-то были таким, как я…

Б о ч к о в (посмотрел на него). Был, брат, ничего не скажешь. Тоненький был, щелкоперистый… вроде тебя. Но это все прошлое, ты к настоящему ближе, а то байки начнем друг другу рассказывать — ночи не хватит.

Ю р а. Дело в том, что мы с Милой (с отчаянием) любим друг друга и решили…

Б о ч к о в. Постой… Погоди… Как «любим»? Что «решили»? Ну, времена, ну, молодежь! А вы родителей спросили? (Решительно направляется к двери.) Ма-ать! (В дверях.) Оклад у тебя какой?

Ю р а. У меня нет оклада. Я — внештатный.

Б о ч к о в (поперхнувшись от неожиданности). Внештатный? Ты… ты… Да как у тебя совести хватает не то что заикаться — подумать даже о таком! Ты куда пришел? К кому? В Дом колхозника, в чайную к инвалидам? Ну, времена, ну, молодежь… Сам сообрази, какие у тебя могут быть перспективы в жизни, если ты — внештатный?

Ю р а. Я хочу поступить на заочное отделение института журналистики, и тогда… Мила говорит, что лирический очерк — это моя стихия!

Б о ч к о в. А лопать вы, извиняюсь, что будете — стихию? Этого она тебе не сказала? Нет, брат, вижу, что тебя еще жареный петух не клевал! Родина, она, брат, от нас с тобой не лирики требует! (Вынимает удостоверение, дает его Юре.) Читай!

Ю р а (берет, смотрит). Тут написано, что вы директор музея…

Б о ч к о в. Правильно! Штатный!!! Руководящий работник! Так что, я должен лирикой заниматься? Извини! Руководить должен. Политику направлять! А твое дело какое? Раз ты газетчик-журналист — обязан обществу помогать, родимые пятна капитализма выкорчевывать, а не лирику разводить… Стихия!

Ю р а. Мне уже говорили…

Б о ч к о в. Тем более!! Критику, брат, каждый прочтет, любому лестно, как соседа разделывают, — глядишь, почет тебе будет от народу, ну, и денежки. Забыл, как его, фельетонист один есть в Москве, фамилия вроде итальянская, — вот артист, сукин сын! Никого не щадит! Куда только не забирался, кого не клеймил… С опасностью, можно сказать, для жизни… Архиереев даже! На весь Советский Союз гремит! Так и ты…

Ю р а. Что — я?

Б о ч к о в. Загреметь должен. По секрету сказавши — на повышение иду. Сапожников новый у нас, слыхал разговор? Друзья детства… А поскольку так, зять у меня должен быть фигура! Высмотри пятнышко какое-нибудь породимей да и вдарь фельетончик! Знаешь, как это у нас, невзирая на лица… Сразу тебе и слава, и почет. Не обижайся, о дочке забочусь. Да и свой, брат, авторитет терять не хочу.

Ю р а. Откуда же пятно взять? Нет таких в нашем районе…

Б о ч к о в. Как нет? Значит, зеваешь, мимо проходишь! Думаешь, кто они, конкретные носители? Так это — прямо в руки даются? Нет, брат, они маскируются, делишки свои фразой высокой прикрывают, документики у них чистенькие… А ты рой, ищи! Настоящий газетчик, как собака, носом чует! На манер сыщика! Сам испытал. Так вот, друг, отличишься — дочка твоя, нет — не взыщи. Министерского сынка отхватим, не меньше.

Ю р а (очень взволнованно). Но как же так? Мы с Милой любим друг друга… Где ж я эти самые пятна найду?

Б о ч к о в. Эх, ты, газетчик! Учить тебя! Ма-ать! Бредень готов? (Хочет выйти.)

Ю р а. Нет, стойте! Стойте! Я вам докажу… Я… Я…

Б о ч к о в (не слушая). Мать, каша готова? Каша где? (Хочет выйти.)

Ю р а. Нет, погодите! (Вдруг.) А с природой как же?

Б о ч к о в (задержался). С какой природой?

Ю р а. Описывать я ее люблю… (С тоской.) Солнце… Звезды… Цветы…

Б о ч к о в. Сады-садочки, цветы-цветочки. По людям, по людям бей!

Ю р а. По людям? (Напряженно думает, ищет сочувствия у Бочкова.) Которые мешают? Цветы топчут? Звезды заслоняют? Да?

Б о ч к о в. Во-во… Дошло наконец…

Ю р а. Понял! (Жмет ему руку.) Большое вам спасибо!

В дверях показывается  М и л а.

М и л а. Согласился?

Б о ч к о в. Убедил. Парень с головой, сразу видно.

М и л а (в восторге визжит). Урра! (Вбегает в комнату, повисает у отца на шее, осыпает его поцелуями.) Я знала! Я говорила! Мама! Костя! Согласился! Согласился!

Появляются  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а,  К о с т я, за ними — Д у н я ш а.

Д у н я ш а. Дождалась счастья наша Милочка…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Молоды вы очень… Ну, да ладно! Вам жить, не нам! (Юре.) Дайте я вас поцелую, Юрочка!

Ю р а. Простите, не могу.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Почему?

Ю р а. Я должен немедленно идти в редакцию. Неделю буду просить, но добьюсь.

М и л а. Чего, Юра?

Ю р а. Тебя, Мила!

М и л а. Но я же здесь, Юрочка!