Воробьевы горы

Б о ч к о в (испуганно). Что ты, Феденька… Исключительно наружное впечатление… Я ведь тоже страдал, не думай… И туда меня кидали, и сюда…

С а п о ж н и к о в. Стой… Звонит, кажется…

Б о ч к о в (прислушался). Нет, это так, задело за что-то… (Продолжая.) Сердце отказывает, нервы никуда не годятся, отрыжка другой раз какая-то дурацкая прикинется — как начнет душить…

С а п о ж н и к о в. Значит, на пенсию скоро думаешь?

Б о ч к о в (еще более испуганно). Боже упаси! Если родина позовет — куда угодно, лишь бы на передовой участок! Братск! Иркутск! Ангара! Бухтарма! Хоть сейчас!

С а п о ж н и к о в. Ишь ты… Передовой… Передовые всюду имеются. Взять хотя бы нашу область, слыхал? Газ у нас вроде определяют. Большая разведка идет. С геологом одним нынче схватился. Направление ищем. Люди нужны живые, инициативные…

Б о ч к о в. Согласен! (Пылко.) Газ — это наше будущее!

Звенит колокольчик на донке.

Звонит! Слышишь, звонит! Я говорил — место точное! Давай бери!

С а п о ж н и к о в. Что делать?

Б о ч к о в. Бери, бери… Теперь веди… Так… Так… Тяни, тяни… Веди… Веди… Подсекай! Хватай! Наша взяла! (Хватает сачок, перегибается через борт лодки, теряет равновесие, кричит.)

А-а-а!

Темнота.

Свет. Снова комната в квартире Бочковых.

Богато накрытый стол. Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  наносит последние художественные штрихи.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (оглядывая стол). Ну, еще сладкий пирог — и все.

Шум хлопнувшей двери.

Они!

Появляется  Д у н я ш а.

Дуняша? Где вы пропадали? Пирог пора вынимать.

Д у н я ш а. В музей бегала — почту выбирать. Эвон писем сколько накопилось.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Вы же знаете, как Иван Филиппыч занят сейчас. (Забирает письма.)

Д у н я ш а. Занятие, что и говорить, Христос с ним, большое. (Уходит.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (одна). На каждом шагу Христос, а говорят, что она ведьма. (Рассматривает письма.) Странно. Обратный адрес один и тот же: «Георазведка, отряд № 2, Морозова…» Какое отношение имеет Георазведка к музею? Кто же это пишет?

Д у н я ш а  вносит пирог.

Сюда-то зачем?

Д у н я ш а. Да, господи… Вы бы взглянули! (Кивает на кухню.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Положите пока хоть сюда. (Показывает на стол.)

Д у н я ш а (кладет пирог, заботливо его укутывает). Дыши, Христос с тобой. (Крестит пирог, потом Любовь Михайловну.)

Любовь Михайловна отшатывается. Дуняша исчезает. Шум шагов. Хлопнула дверь.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Они! Костя! Вернулись! (Бросается навстречу.) С рыбалки вернулись! Оденься!

Словно ветром распахивает дверь, и в комнату вносит — именно вносит, как бы без активного участия самого входящего, — Б о ч к о в а. Его парусиновый костюм мокр, помят, грязен. Панамка на его голове, сбитая на затылок, тоже покоробилась, потеряла всякую форму. Под мышкой рыболовная снасть, бредень.

(Бросается к мужу.) Ваня! Наконец-то! Что с твоей шляпой?

Бочков стаскивает с головы панаму, в недоумении разглядывая ее, бросает в сторону, потом вытирает пот со лба, ставит в угол удочки, опускает бредень.

А где Сапожников?

Б о ч к о в. Са… Са… Са…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ванечка…

Он машет руками, она отступает. В дверях появляются  К о с т я,  Д у н я ш а.

Б о ч к о в. А… А… Апчхи! (Оглушительно чихает, еще раз, еще и еще, не в силах остановиться.)

Д у н я ш а. С нами крестная сила.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ты простудился? Где Сапожников?

К о с т я. А где рыба, отец?

Б о ч к о в. А… А… А…

К о с т я. Не будем мешать.

Взяв под руку Дуняшу, выходит. Та на ходу все оглядывается.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (растерянно смотрит на Бочкова). Что-нибудь случилось, Ваня?

Б о ч к о в. Ступай, ступай… (Выпроваживает ее из комнаты.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (выходя, про себя). Ничего не поняла…