М а р и н к а. Ты больно умный.
К о л ь к а. Кто это «вы»?
М а р и н к а. Мужчины. Никакой поэзии.
К о л ь к а. Что?
М а р и н к а. Это моя бабушка так говорит. В современных мужчинах, говорит, никакой поэзии.
Что ты?
К о л ь к а. Да я просто подумал: вдруг нее мужчины поэзией начнут говорить, как твоя бабушка хочет. Вызовет меня, например, наш Федор Сергеевич и спросит:
А я ему в ответ:
Так?
М а р и н к а. Ты дурак и воображала!
К о л ь к а. А у тебя на голове мочала!
М а р и н к а. А у тебя нос как картошка!
К о л ь к а. А ты пищишь, словно кошка!
М а р и н к а. Врешь!
К о л ь к а. Ну что ж!
М а р и н к а. Замолчи!
К о л ь к а. Получи!
М а р и н к а. Какое дело?
К о л ь к а. Поэзия. Дразниться хорошо!
М а р и н к а. Только и дела, что дразнить да обманывать.
К о л ь к а. Обманывать? Я?
М а р и н к а. Сказал, что разгадаешь, кто на Воробьевых горах расписался, а сам до сих пор даже не зашел ни разу.
К о л ь к а. А знаешь, почему? Все библиотеки обегал, двадцать книг прочитал, до семнадцатого века уже дошел, видишь (показывает книгу) — «Путешествие Адама Олеария в Москву и Персию в 1639 году», и нигде ни слова не сказано про Воробьевы горы, и кто там бывал… неизвестно…
М а р и н к а. А я уже знаю.
К о л ь к а. Ну да! Откуда?
М а р и н к а. Очень просто! Маму спросила — и все!
К о л ь к а. Много знает твоя мама!
М а р и н к а. Побольше твоего. Не воображай, пожалуйста!
К о л ь к а. Откуда?
М а р и н к а. Из книжки.
К о л ь к а. Из какой?
М а р и н к а. Название не помню, она очень толстая, в ней страниц, наверное, семьсот.
К о л ь к а. А про что книга эта?
М а р и н к а. Мама говорит, про дружбу.
К о л ь к а. Про дружбу?
М а р и н к а. Да. Про то, как два товарища дружили с детства и на всю жизнь!
К о л ь к а. Кто такие?
М а р и н к а. Фамилии забыла, только мама сказала, что это были замечательные люди, революционеры.
К о л ь к а. Почему же я не знаю? А Воробьевы горы здесь при чем?
М а р и н к а. Они там часто гуляли, а один раз посмотрели на Москву и друг другу дали клятву.
К о л ь к а. Клятву? Это здорово! Какую?
М а р и н к а. Жить честно и всегда бороться!
К о л ь к а. За что бороться?
М а р и н к а. Как — за что? Ясно, за коммунизм!
К о л ь к а. Кто ж это такие?
М а р и н к а. У меня всегда имена из головы выскакивают. Помню только, что одна фамилия на «О» начинается, а другая… другая вроде на «Г».
К о л ь к а. Что? «О» и «Г»?
М а р и н к а. У нас.
К о л ь к а. Пошли!
М а р и н к а. А дом?
К о л ь к а. Ничего с ним не сделается.
В а л я. Можно? Лева, ты дома? Девочки, еще одна неудача… Кажется, никого нет. Вот везет. Входите все равно.
Л и з а. Не расстраивайся, Валя, смотри
М и л а. Как интересно!
Л и з а. Умерь свои восторги, Милочка! Это не так интересно, как тебе кажется.
М и л а. Нет, ты только посмотри.
Л и з а. Что здесь смотреть? Даже сесть негде.
В а л я. Но как же мы будем заниматься без наших мальчиков?
М и л а. Ничего… Мне кажется, все будет хорошо.
В а л я. А меня возмущает. Если даешь слово, то надо сдержать его во что бы то ни стало, а у мальчишек всегда тысячи отговорок.
Л и з а. И что всего удивительнее — это то, что без них ты считаешь нас ни на что не способными.
В а л я. Ну а как мы будем без них разговаривать с Левой? Знаете, он какой! Скажет: «Не надо мне вашей помощи, обойдусь без нее» — и всё!