Воронье сердце. Отбор по принуждению

Рэнимор коснулся моей щеки. Невесомо соскользнул на подбородок и приоткрыл мой рот кончиком большого пальца. А когда я ощутила его губы на своих, по телу снова покатилась дрожь. Крупная, неистовая, будто с неба на нас сыпались градины. Он прижимал меня к себе, раскрывал мой рот языком, и тряска волшебной агонии овладевала мною все сильнее. Выжимала сердце, выворачивала наизнанку душу, концентрировалась внизу живота приятной тяжестью. И не имело больше значения, какими узами спутала нас коварная Филлагория. Даже если так… Даже если самое страшное — правда, я никогда не буду жалеть об этом.

Когда Рэнимор неохотно отстранился, мои губы болели. Болел язык. Болело что-то важное внутри: вскрывшееся, но еще не заявившее о себе. Что-то, что хотелось разделить с ним, но оставить себе.

Рэнимор улыбнулся: мягко и чутко, и звездный свет пролился в его волосы:

— Я сделал свой выбор, ревнивица.

— И с чего ты взял, — я сжала саднящие губы, покорно повинуясь духу противоречия,

— что сможешь мне понравиться?

— А с чего ты взяла, Лира, что я имел в виду тебя?

Глава 44

Сердце камнем рухнуло в пятки и заколотилось, как бешеное. Щеки ошпарил румянец, и я благодарила темноту за то, что спрятала мой лик. Рэнимор — парень не промах. Каждое слово обдумывает… Да и я хороша: почувствовала толику расположения к себе и сразу уши развесила, будто псина бездомная, которой куриные обрезки кинули. Будто никогда ласки и тепла не видела.

— Я такого не говорила, — отрезала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не хрипел. Но он хрипел все равно. — И вообще: сейчас я на сто процентов уверена лишь в том, что ты — лицемер.

— Повтори, Лира, — Рэнимор снова приблизился и усмехнулся прямо в лицо, а я и сил встать не нашла. Хотелось вечно валяться в диких цветах и траве, под звездным куполом. И, возможно, целовать его.

От осознания последнего становилось страшно.

— Лжец, — я улыбнулась в ответ, — и лицемер. Наверное, это наследственное.

— Даже такие слова звучат твоим голосом, как сладкая музыка.

— Пошло, Рэнимор, — я поднялась, игнорируя настойчивые попытки удержать меня, и отряхнула юбку. Взглянула на него исподлобья и с осуждением: так, как бабушка на меня смотрела, когда я шкодила. — Пошло и слащаво. Подкат не засчитан. Просто смирись с этим.

— А почему тогда ты отвечала мне? — Рэнимор сощурился.

Я замерла. Знает же, как задеть! Настоящий маньяк! Такой и душу наружу выпустит

— не пожалеет.

— Проверяла, — ответ пришел в голову сам собой, — кто целуется лучше: ты или мой жених.

Слова прокатились по земле, пересчитывая цветы и кочки. Эхо скопировало мой голос и растащило по холмам. Для чего… Для чего я сказала это?!

Рэнимор странно дернулся, будто вздрогнул от испуга, но улыбка на его лице не погасла. Правда, в глазах загорелась какая-то далекая, ледяная печаль.

— Так у тебя есть жених? — спросил он. Его голос звучал по-прежнему бодро.

— Ну… — я замялась. Было не по себе оттого, что соврала. — Да. Можно так сказать.

— И как же тебе удалось пройти первое испытание? — Рэнимор невесело хохотнул.

— Я едва не оплошала на нем, — заявила я. — Было больно.

— И как же зовут твоего жениха? — Рэнимор поднялся, отряхивая одежду. Настиг меня одним широким шагом, обошел по кругу, как овца столб.

— Тебе необязательно это знать, — отрезала я.

— Почему необязательно? — клянусь, я слышала в его голосе едва прорывающиеся сквозь наигранно-сладостную интонацию нотки ревности! И моя душа торжествовала. — Я хочу передать ему привет. Большой, королевский и очень горячий. Пусть увидит меня с экрана!

— Ревнивец, — прошептала я, прикрыв рот ладонью.

— Лира, — Рэнимор насторожился. — Не слишком ли много ты себе надумала?

— Это ты о чем?

— Хм-м, — он рассмеялся в звездное небо и посмотрел через плечо. Его глаза смеялись надо мною. — А ты сама пораскинь головой.

Он зашагал к саду, оставляя меня в спасительной темноте. Но не успел мрак съесть его фигуру, а синие тени яблоневых ветвей закрыть с головой, Рэнимор обернулся и подарил мне полный иронии взор:

— Не забудь посвятить мне песню, Лира.

— Размечтался, — сдавленно проговорила я и отвернулась.

Шаги затихли в густой яблоневой чаще, и ночь запахла сильнее. Свежестью, звездами, серебристым водопадом. Я склонилась над гротом. Зачерпнула полную пригоршню воды и плеснула в лицо. Полная луна на волнах превратилась в рваный зигзаг. Ледяные капли потекли по коже, забирая с собой прикосновения Рэнимора. Я отчаянно терла губы ладонью, чтобы забыть вкус его поцелуя, но тщетно: они все еще хранили его тепло. Аромат шиповника. Привкус соли…

Мне все-таки удалось вернуться в комнату до десяти. К счастью, Альви еще не спала: лишь ворочалась в своей постели, словно юла. В этом было целых два плюса: относительная тишина и возможность поговорить с ней. А спросить хотелось многое, ибо окуклившиеся визиоллы послушно повисли под потолком, укрылись капсулами и больше нас не замечали.

— Альви, — шепнула я, едва забравшись под пышное одеяло с открахмаленным пододеяльником, — а что твоя мама еще рассказывала про отбор?

— Например? — не поняла Альви.