Воронеж – река глубокая

Он черпнул из железной бочки черпаком воды, протянул мыло и полотенце. Повар поливал нам на руки, на головы. Мы отмывали вчерашнюю грязь, фыркали так, что лошадь оттопырила нижнюю губу и призывно, нежно заржала.

Мы съели по котелку вермишели с мясом. Наелись под завязку до икоты. Потом убежали смотреть на пушку.

Какая это была замечательная пушка! У нас с Рог- даем дух захватило: мы питали особую любовь к ору­жию. Кто бы знал, сколько мы вырезали из дерева кинжалов, сколько выпилили пилочкой из фанеры пистолетов! Но это все, конечно, не шло в сравнение с настоящей пушкой.

На ней была тьма колесиков, маховичков, пружин, стрелочек и ручечек. Вот бы повертеть досыта колесики, подергать каждую ручечку, отодвинуть все задвижечки!

Мы посмотрели в ствол пушки.

Какой это был замечательный ствол! Корот­кий, толстый, широкий, так бы и залез в него с но­гами.

Мы пожирали пушку глазами, точно ели лакомство, и напропалую завидовали артиллеристам. До чего им весело и хорошо живется, раз они стреляют из такой замечательной пушки!

Эх, если бы мы были артиллеристами! Мы бы тоже копали землю, вгрызались в нее, подкапывали бок овра­га, затаскивали бы туда пушку. Подкатывали бы на тачке снаряды, толстые и сытые, как чушки. Они лежали и нежились на солнце. Казалось, что они вот-вот захрю­кают от блаженства.

Замечательно быть артиллеристом!

Потом мы с завистью глядели, как по пустырю бе­жал боец с катушкой на спине. Катушка раскручива­лась, провод разматывался, падал на землю. Ах, как здорово бегать с катушкой по пустырям! Вот бы нам так!

Потом мы глазели на бойцов, которые отдыхали в скверике. Тут же стояли пулеметы «максим», коробки с патронами; у деревьев лежали, как грабли, ПТР.

Потом мы смотрели, как копают землю. Почему-то все копали землю. Странные какие-то военные попались. Мы знали, что на войне наступают или отступают, но чтобы копать землю... Какая же это война? Не по прави­лам. Было жарко, люди обливались потом, над ними вились рои мух и комаров. Люди копали, копали, точно отрывали клад.

Однажды на улице Фридриха Энгельса прокладыва­ли канализацию. Ковыряли улицу месяц. Тут за одну ночь сто канав вырыли. И что еще было удивительно, землю не бросали в сторону, куда попало, а бережно складывали перед окопчиками, пристукивали лопатка­ми, как самое что ни есть ценное на войне.

Мы наслаждались созерцанием оружия. От этого увлекательного и, безусловно, весьма полезного для обороны дела нас отвлек Хасан.

— Где ходишь? Куда прешь? Куда пошел, а? Голова у тебя есть, да? Ты понимаешь, нет? — вылил он поток слов без передышки.— Я бегаю, понимаешь. Чего гля­дишь? Командир зовет.

— Кто?

— Кто, кто... Майор. Очень зовет. Куда идешь? Нельзя, там мины.

Всю дорогу до КП Хасан ругался. Мы не могли понять, за что.

Мы вышли с Придачи, пошли по лугу. Луг тоже был перерыт. Пришли на КП. Тут тоже рыли землю. Майор сидел в стороне, крутил ручку полевого телефона и кри­чал в трубку:

— Я Молодец! Я Молодец!

В стороне стоял броневичок. Около него прохажи­вался капитан. Мы с любопытством присмотрелись к броневичку.

— Я Молодец! Я Молодец! — еще раз по­хвастался в трубку майор и бросил ее.

Наверное, на том конце провода ему не поверили.

— Явились! — уставился на нас майор.— Где бы­ли?

— А! — поморщился Хасан.— Шалтай-болтай.

— Так и думал,— ответил майор.— Вот видите бро­невичок?

- Да...

— Идите к нему. Бегом! И чтоб через минуту духа вашего не было.

— Мы хотим остаться,— сказал я.

Нам, конечно, хотелось прокатиться на броневичке, но мы поняли, что нас гонят в тыл, и с этим были не согласны.

— Мы тут будем маму ждать,— сказал Рогдай и заревел в три ручья.

— Вояки! — плюнул с презрением майор.— Ревут... Вояки! Рева-корова, сена поела, опять заревела. Если я встречу Надежду Сидоровну,— добавил майор,— я скажу, где вы. Так будет лучше, чем вам болтаться здесь. Мимо нас она не проскочит! Капитан, идите сюда. Вы, кажется, педагог.

Подошел капитан, поправил очки на носу и сказал:

— Пойдете со мной — и никаких разговоров.

— Поезжайте спокойно,— заверил майор.— И не пищать!

Капитан сел рядом с шофером, мы — на задних сиденьях. В мирное время броневичок был рядовой райкомовской «эмкой», возил районное начальство по колхозам. Пришла война, райкомовских работников призвали комиссарами в армию, осиротевшую «эмку» тоже мобилизовали, надели на нее военный «мундир» из тонкой стали. Броня могла защищать разве что от мел­ких осколков, любая бронебойная пуля прошивала броневичок насквозь, но мы тогда не были искушенными в боевой технике, и машина привела нас в восторг, тем более что капитан разрешил встать, смотреть сквозь смотровые щели.

— Только ничего не трогайте,— приказал капитан. Броневичок, поскрипывая броневыми ребрами, ехал в тыл. Дорога была забита народом. По правой стороне дороги, по обочине, навстречу шли бесконечные роты солдат. Лошади тянули артиллерию. Проехали три ма­шины, покрытые брезентом.

— «Катюши»! «Катюши»! — закричал Рогдай.

— Ишь ты! — отозвался капитан.— Стрелять-то умеете, вояки? Затвор у винтовки разобрать сможете?