Вороний мыс

Он плохо помнил, как добрался к приметной, косо срезанной скале, у которой начинался спуск к воде, в каменную щель, куда ночью подойдет мотобот.

У скалы Кобликов свалился, ударив Лыткина о камень. Тот застонал, но Ленька уже не мог его успокоить, сказать ободряющие слова. Он обессилел. В ушах гудело. То ли от дикой усталости, то ли это, в самом деле, был заунывный шум ветра, просторно катившегося по береговым откосам. Кружилась голова, поташнивало и хотелось лишь одного — вот так, без движения лежать на щербатом граните. Свет каленого, кирпичного солнца проникал сквозь смеженные веки и больно бил в глаза. Отвернуть лицо от этих ударов тоже не было сил.

— Идти надо, — заговорил Лыткин, настойчиво дернув Леньку за рукав. — Слышишь, Кобликов!.. Надо скорее вниз спускаться. Увидят здесь немцы… Вниз надо!

«Вроде он и в самом деле выздоровел», — безразлично подумал Ленька, удивленный, что мысль об опасности раньше возвратилась к Лыткину, а не к нему самому. Здоровому, не задетому ни пулей, ни осколком.

— Давай спускаться!.. Увидят же нас здесь егеря… Увидят же!

Голос Лыткина взвинтился вдруг чуть не до крика.

Когда Ленька отыскал спрятанную под валуном веревку, напарник снова обессилел, видно израсходовав себя на последнюю вспышку. Пришлось обвязывать его и спускать на веревке через знакомый гранитный пупырь. А затем спускаться самому, тащить Игоря по щели на площадку. Взбираться наверх, опускать мешки, рацию, автомат…

Потом Кобликов тупо думал, что свисающая со скалы веревка выдаст их егерям, дотрагивался до лежащего Лыткина, чтобы ощутить в нем живое дыхание.

От немыслимой усталости безвольно закрывались глаза и отвисала челюсть. В гранитную щель с мыса не проникало ни звука. Здесь каменела тяжелая, пугающая немота. Громады скал отгородили Леньку от всего, что происходило там, и он не мог сообразить, ушла ли вдаль редкая стрельба или она оборвалась.

Рыдал взводень. Море мерно вспучивало у берега водяные валы. Встопорщивало прозрачные тяжелые гребни и било их о камни. Кричали чайки, и темный сапсан ходил в вышине пологими кругами.

Стонал Лыткин, канючил, чтобы Кобликов не бросал его.

Медленно вытягивались по воде тени скал. Ленька глядел на треугольник неба и торопил солнце, умолял его поскорее закатиться за сопки.

Ветер сбил густые облака. От них посуровело, и начал сеяться дождь. Серая пелена окутала скалы, смешалась неприметно с сумерками и принесла долгожданную темноту.

И наконец в ней прорезались короткие ищущие вспышки зеленых огней.

Ленька торопливо ответил на сигнал.

Вкрадчивый шум мотора оказался неправдоподобно близко. Глаза, привыкшие к темноте, различили наплывающую тень.

Ленька потащил Лыткина к краю площадки, к которой, скупо подсвечивая воду, на малом ходу приближался мотобот.

— Скорей! — торопили с судна.

Проворная фигура, зашелестев брезентовым дождевиком, оказалась рядом с Кобликовым, плеснула в лицо вспышкой фонаря и ухватила Лыткина.

— Ранен?

— Нет, больной он… Заболел.

— Остальные где?

— Двое нас… Только двое…

В это время сзади, где находилась щель, с грохотом осыпались камни и гулко проскакали по площадке.

«Егеря!.. Веревку же я там оставил!..» — ужасаясь, подумал Ленька. — Засекли нас!..»

В щели что-то неуклюже и тяжело ворочалось. Затем о камни лязгнул металл и, раструсив щебенку, на площадку упало нечто грузное и мягкое. Шлепнулось на гранитный уступ, и вслед за этим послышался глухой стон.

— Погоди! — остановил матрос Леньку, вскинувшего автомат, чтобы ударить очередью. — Посветить надо…

Мертвящий синий лучик фонарика скользнул по каменной стенке, нащупал провал щели и застыл, наткнувшись на человека в изодранном, залитом кровью ватнике. Без шапки, безоружный, он елозил по камням ногами, силясь подняться. Корчился, ухватившись рукой за живот. В его фигуре, в покатых плечах, в большой, коротко стриженной, заляпанной чем-то темным голове было столько знакомого, что у Леньки ходуном заходило в груди ошалевшее сердце.

Докукин! Это же сержант… Конечно, он!

Ленька кинулся к щели, споткнулся и едва не упал рядом с Докукиным.

— Сюда!.. Сюда скорее! — суматошно закричал он. — Сержант здесь!

Подбежал матрос в шуршащем брезентовом плаще, стал поднимать Докукина.

— Товарищ сержант, — торопливо говорил Ленька, тряс Докукина за плечи и просил открыть глаза. — Это же я, Кобликов… Ленька Кобликов… Бот за нами пришел, товарищ сержант!..

Докукин кривился от боли, стонал и мучительно вздрагивал усами, силясь что-то сказать. Под растопыренными на животе пальцами пузырилась кровь.

На боте он пришел в память, узнал Леньку и взял его руку в холодную ладонь.

— Ушли мы… Ушли от них…

Замолчал, справился с чем-то трудным внутри и снова заговорил:

— А меня вот в брюхо стуканули… Горит все… Воды!.. Воды мне… Пить…

По лицу сержанта что-то прокатилось и исчезло. Только в уголках спекшихся губ осталась боль.

— Нельзя ему воды давать, — сказал мичман.

— Скорее, дяденьки! — заторопил Ленька моряков. Он придерживал сержанта и слышал под рукой стук его сердца, слабый и тихий, как у ребенка.

— Его же в госпиталь надо… К врачам…

Глава 7