Тая дыхание, совершенно спокойный Данияр медленно нагнулся над упырьим гнездом… Лишь разок ноющей болью напомнило о себе плечо, когда–то разодранное в ночном происшествии. Ножи в руках — не дрожали.
Упырь спал, укрывшись чьей–то мокрой курткой — возможно, вытащил из мусорного контейнера, а может — прямо из речки. Укрыться для упыря — это спрятаться. Отнюдь не погреться. Поэтому из–под куртки виднелось ещё и нечто, напоминавшее мебельную обивку. Просто навалил на себя кучу тряпок…
Данияр быстро определился с очертаниями прятавшегося под тряпками тела. Бесшумно поднял ножи. Один — всадил между лопатками, чтобы упырь не поднялся. Другим одновременно ударил по шейным позвонкам…
Чёрная кровь на руки не брызнула. Тряпки не позволили. В кои–то веки чистым остался… Данияр с минуту постоял над телом, дёрнувшимся только раз в краткой судороге. И разогнулся. Единственное сожаление — то же самое, что и ночью: не сумел заснять лицо упыря. Впрочем, и цели такой не было.
Он снова нагнулся и, брезгливо морщась, снял верхние тряпки, чтобы полностью отделить от тела голову упыря. Так, надо бы скрыть следы нежити, чтобы пришедший сюда, в удобное для пряток место, следующий упырь не заметил погибели предыдущего.
… Если этот упырь таился здесь, не значит ли это, что данная нежить была подготовлена для него, для Данияра? Жаль, в последние несколько суток провидческих снов он почти не видел. Усталость и недосып сметали из снов не только впечатления дня, но и пророчества и подсказки…
Вздрогнул так, как никогда до сих пор: из кустов, из высоких прибрежных трав повыскакивали кикиморки! Они писклявой толпой окружили ворона и место вторичной гибели нежити. Покричав немножко, кикиморки, словно заправские бабки–отпевалы, принялись за дело: одни мгновенно освободили голову упыря из тряпок и помчались с ней к речной воде; другие завозились, отбрасывая куртку и мебельную ткань от гниющего на глазах обезглавленного тела; третьи забегали к обрыву, возвращаясь назад с горстями глины и засыпая ею землю, в которую впиталась чёрная кровь упыря. Убирали все следы страшного для них «ирода», в общем…
Когда Данияр хотел было взяться за куртку, чтобы помочь им, одна кикиморка подскочила к нему и быстро… клюнуть, что ли хотела? Он отдёрнул руку — не удивлённый, но озадаченный. А кикиморка упёрла сжатые кулачки в бока и начала пискляво орать на него. Кажется, этой позы не хватило для выражения её злости, потому что через пару секунд она начала теми кулачками потрясать в воздухе. Судя по тому, как она время от времени стучала себя когтистыми кулачками по рту, а потом по ушам, ругалась кикиморка из–за отсутствия при вороне Меченой — то есть посредника–толмача.
Данияр послушал немного, а потом раздражённо поморщился. Кикиморка права: а если у нечисти есть новости по упырям? Данияр сложил руки на груди и поклонился кикиморке. Та глянула на него искоса и только вздохнула. Потом побежала к товаркам, и секунды спустя ворон уже не мог в суетливой толпе различить, где ругавшая его кикиморка, а где её сородичи…
Придётся вернуться сюда сегодня же.
Он подошёл к берегу речки — чуть подальше от кикиморок, которые деловито продолжали уничтожать следы пребывания здесь упыря, и тщательно отмыл ножи. Выждав, когда чуть подсохнут, сунул в поножи и обошёл табор, бегающий среди трав и кустов, чтобы выйти на асфальтовую дорожку в аллее.
Он вышел из лесопарка, сглатывая слюну: где–то неподалёку, в небольшом открытом кафе, готовили шашлыки. На мосту аппетитный запах ослабел: порывы ветра разогнали мясные ароматы, и Данияр уже спокойней пошёл к дому.
Когда завернул во двор, сразу отметил, что на скамье у подъезда сидит Меченая.
Он молча сел рядом. Ноги от пережитого дрожали. Хотя он никогда бы себе не признался, что убить даже нежить — для него сложно. Но откат был всегда. Хорошо ещё, дрожь мелкая, и Меченая её вряд ли заметит.
— Я ходила на работу, — доложила Меченая.
— Тебя же выгнали.
— Ага, а деньги–то не заплатили, — задумчиво сказала Меченая. — Ну, я и пошла. А на обратном пути я встретила… Помнишь, ты про алконостов рассказывал?
— Подошли? — хмуро спросил он.
— Ты говорил, что у них большинство — женщины, а я и не поняла сразу, кто это. Просто увидела, что они в белых одеждах. Думала — просто какие–то… — Меченая замолчала, посидела немного и хмыкнула: — В общем, я потом сообразила. И что они так… много их. Боятся меня, что ли. Данияр, а зачем им я?
— Ты посредник, — напомнил он медлительно, зато сердце сразу застучало нервно: а если алконосты Меченую соблазнят чем–то, что ей приглянется у них? Вон она какая мелкота. Ей пока всё интересно. И она… уйдёт к ним.
— Да помню я, что посредник! — нетерпеливо отмахнулась она. — Только они какие–то… такие… Ну…