Воровка чар

Толпа расступилась, сначала неохотно, а потом все быстрее и быстрее, так вода расходится под носом лодки, и тут же смыкается за ее кормой. Незнакомые лица, освещаемые бликами огня, казались мне половинчатыми, часть в темноте, часть на свету. Сейчас на нас смотрела тьма.

Каждый шаг сквозь толпу, напоминал мне движения канатоходца, идущего по натянутой веревке и ловящего равновесие. Так и я ловила их взгляды, жесты, движения, переводя арбалет с одной фигуры на другую. Вот бородач во втором ряду чуть подался вперед, силясь рассмотреть лежащего Риона, вон женщина с вилами, беззвучно что-то шепчущая и поднявшая руку в отвращающем жесте. Рядом парень, кричавший о проклятии, его взгляд не отрывался от лица Михея.

В последнем ряду трое крепышей, неуловимо похожих друг на друга, чуть вышли вперед. Один едва не задел плечом Михея, второй сально улыбнулся, глядя на арбалет в моих дрожащих от напряжения руках. Третий плюнул на лежащего без сознания мага. Стрелок притормозил, выпрямляя плечи, но я не дала ему даже повернуться. Вцепилась в руку и потащила дальше, с трудом удерживая оружие в одной руке, и вряд ли смогла бы теперь в кого-нибудь попасть. И Михей позволил себя потащить. Одно дело, когда струсил парень, другое, если пошел на поводу у испугавшейся девчонки.

Они остались стоять там. Переговаривались едва слышным шепотом, тихо трещал огонь факелов. Я смогла нормально дышать только, когда мы миновали последний чуть покосившийся дом и вышли к широкой полосе вырубки. Усталость навалилась разом, словно мокрое покрывало из шерсти, удушающее и пригибающее к земле. На опушке, или чем она стараниями местных теперь называется, Михей остановился и тоскливо спросил:

— Куда теперь?

Впереди был лишь лес, позади толпа с топорами. Мальчишка-маг не переживет этой ночи, и можно будет вздохнуть с облегчением. Тогда отчего же так хочется завыть?

Я молча пошла дальше, вдоль темной, нависающей над вырубкой, полосы деревьев, стрелок подхватил волокушу и двинулся следом. Ухнул филин, лес уже не казался таким непроницаемым. В пяти локтях впереди, среди толстых стволов начиналась тропинка, не очень широкая, но и не звериная стежка, по ней ходили люди, нечасто, украдкой, но ходили. Села меняются, а в жизни таких, как я, все остается по-прежнему.

Не бывает деревеньки без травницы или целителя, во всяком случае, мне бы хотелось так думать. Кто-то должен людей лечить, а то перемрут ведь. А уж у лесорубов что ни день, то оттяпанный палец.

Волокуша проходила по тропе с трудом, Рион больше не стонал, черты мальчишеского лица стали резкими, кожа во тьме казалась грязно-серой. Михей снова остановился, чтобы передохнуть, я подставила плечо, и он оперся, шумно дыша. Скоро нам придется остановиться, независимо от того, найдем ли мы ночлег и помощь. Нельзя идти вечно.

К счастью, тропинка закончилась раньше, чем силы. Деревья расступились, и мы увидели темный приземистый дом, стены которого поросли мхом и казались черными. Михей без сил опустился на землю рядом с Рионом, предоставляя мне право договариваться с травницей.

К двери из потемневшего дерева вели три ступени. Всего три шага, и все станет ясно. Жизнь или смерть.

Я постучала, дерево было чуть влажным и словно распухшим. Никто не ответил. Эол, как же страшна ночь, без чудовищ и нежити, ночь, заполненная всего лишь людским равнодушием.

И я сорвалась, хрипло рыча, замолотила по дубовой створке, не зная, чего хочу больше — сломать ее, выплеснуть отчаяние или достучаться, наконец, хоть до одного настоящего человека. В голове царил кавардак, никаких идей, ни одной связной мысли.

Вот тут дверь и открылась. Настолько неожиданно, что я просто замерла с вытянутой рукой. Из темноты на меня смотрел древний, сморщенный старик. Лесник? Отшельник? Знахарь? Цепляясь за соломинку, я скороговоркой, глотая окончания, произносила призыв:

— Прими ищущего, исцели страждущего, не откажи молящему от дома и от помощи.

Старик не проронил ни слова, горящая где-то за его спиной свечка создавала вокруг седой головы белесый ореол, как у сподвижников Эола. Или, скорее всего, уставшее воображение сыграло со мной злую шутку. Потому что все, на что меня хватило это, глядя в его темные, обрамленные морщинистыми веками глаза, попросить:

— Пустите нас, дедушка.

Глава 8. Багряный лес

У Пига мы прожили три седмицы. Его покойная жена была местной травницей, а он старшим над дюжиной лесорубов. Деда уважали и побаивались, считали колдуном, раз хватило смелости на стриге жениться. Он приютил нас, и, что еще важнее, помог. Одинокий старик — и егерь, и отшельник, и знахарь — все помаленьку.