Воровка чар

— Поэтом и крадут, что сами к... хм… размножению непригодны. А как приходит срок, топят в озере, а потом уж приветствуют новых сестер, по ту сторону жизни, так сказать.

— И никто не возражает? Не пытается сбежать?

— А ты вспомни Аврука Первого Тарийского и его личную гвардию.

— Не могу, — я развела руками. — Мне лет двадцать от силы, куда мне до Аврука. А ты что, живешь с тех времен, да? — я подняла голову.

— Как же ты все буквально воспринимаешь. Вспомни — это значит, историю вспомни.

— Не сильна я в науках.

— Не прибедняйся, твоей бабке — если не врешь, и тебя действительно деревенская знахарка растила — в ноги кланяться надо. У тебя и речь правильная, и осанка прямая, смотришь прямо, глаза долу не опускаешь, не лебезишь, травы пользуешь…

— Я передам ей твое восхищение. Что с Авруком? Помер?

— Конечно, помер. Все помирают. Его гвардия, говорят, она была настолько предана королю, что солдаты по приказу могли себе глаза вырвать, али горло перечеркнуть, — от слов Вита я поморщилась.— И все это с улыбкой и светом праведности в глазах.

— Я рада, что родилась позже.

— Я тоже. Но все это я тебе рассказал не для общего развития, а в ответ на вопрос. Если богинки «правильно» воспитывали свое молодое поколение…

— В озеро они тоже шли с улыбкой, не желая себе другой судьбы, — закончила я за него. — Снова мы вернулись к воспитанию.

— Конечно, от него все зло, — хохотнул вириец.

— А ведь болотник не Риона предупреждал о богинках?

— Меня. Чернокнижников они боятся больше.

— Что ты сделал потом? Почему я почувствовала… — я замолчала, не получалось ни описать ощущения, ни даже понять их.

— Слил излишки силы, — его улыбку не было видно в темноте, но я точно знала, что она изогнула его разбитые губы, и знала, что ему от этого больно.

— Очень толково, — я тряхнула головой.

Вириец тяжко вздохнул.

— Что ты знаешь о магии?

— Почти ничего, — я пожала плечами. — Слухи, домыслы, бабушкины сказки.

— Смотри, — Вит откинул солому и в пятне света, падающего сквозь окно, нарисовал пальцем в пыли сосуд, вроде крынки. — Это природный резерв, который есть у каждого мага. Способность к колдовству зависит от толщины и высоты. Вместительность резерва — это уровень силы мага. Чем больше резерв, тем сильнее заклинания. Разброс от двух до двух сотен кьятов. Ты считать-то умеешь?

— Да, — я состроила скорбную физиономию.

— Бабке поклон, — он действительно склонился в темноте. — Тогда представь, этот сосуд наполнен до краев, а сила все прибывает и прибывает. От переизбытка энергии, резерв разорвет. И хана твоей магии на веки вечные.

— Это чуть не случилось со мной? Или с тобой?

— С тобой. Ты хватанула чужого. Нежити не столько была нужна ты, сколько сила. А в тебе ее было столько… — он рассмеялся, в темноте его зубы казались белыми. — Твой кувшин переполнен, как крынка со сливками, за которой охотится кот. Ты знаешь, что…?

— Если ты спросишь, знаю ли я, что такое сливки, укушу. Что ты со мной сделал?

— Я помог тебе ее выплеснуть.

— Ага, — мало что поняв, закивала я, — но почему… Отчего…

Я не знала, как описать свои ощущения, как сделать так, чтобы он понял, а заодно и объяснил мне.

— Но знаешь, что? — вириец, кажется, даже не слушал, задумчиво глядя в стену.— Вместо того, чтобы рассеяться, твоя сила так и липла к рукам, так и норовила залезть под кожу. Еле удержался, чтобы не впитать…

— Так почему удержался?— не поняла я.

Для меня эта сила все еще была чем-то непонятным, чем-то несуществующим.

— Ну, знаешь, что говорят о тех, кто делится силой друг с другом?

— Нет. Не знаю. А что говорят?

— Говорят, что это могут делать только «повенчанные богами»…

— Тогда не надо, — торопливо перебила мужчину я.

— Вот, и я так подумал, — чернокнижник натянуто рассмеялся, а потом чертыхнулся, вытирая кровь с губ.

Легенды о «повенчанных богами» я слышала. Их слышал каждый, у кого есть уши. Иногда боги, Эол или Рэг, снисходили до простых смертных и развлекались тем, что связывали людские души. От скуки, наверное. Но почти все считали это безобразие «даром богов». Девчонки в восторге закатывали глаза, мужчины окидывали их орлиным взором, словно желая найти ту самую «привязанную» к ним душу, менестрели слагали песни, о том, как две мятежные половинки сливаются в одну…

Тут я всегда представляла, как встречу эдакое недоразумение с четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя головами и начинала икать от ужаса.

А потом, по словам поэтов, соединенные богами обязательно гибли во имя своей любви. Назло врагам. Или, скорее, на радость. И вообще, нет бы, о чем хорошем стихи сложить? Нет, обязательно в конце кто-то скопытится…

Да, я слышала об истинных парах, но ни разу не видела. И очень просила Эола не делать мне таких дорогих подарков. Самый страшный кошмар — оказаться привязанной к совершенно незнакомому мужчине и быть обязанной его любить.

К счастью, такими дарами боги баловали людей раз в сто лет. И то — всего лишь по слухам. Так что, можно было не волноваться, и тут на тебе…

Я присмотрелась к Виту так, словно ожидая, что у него вот-вот вырастет вторая голова. Не выросла…