– Да чего там, – отозвался Борис. – Странствуй, пожалуйста, раз у тебя крыша в эту сторону сдвинута. Нам-то что?.. Впятером веселее.
Двинулись вглубь тайги. Мороз был небольшой, но снегу навалило много. Даже по старой, нахоженной тропе идти было трудно. Первым таранил сугробы Боцман. При его росте, напоре, мощи и широте эта работа казалась легкой. Вслед за ним по разворошенному, разбитому снегу шагать было уже проще.
Шли молча, необремененно и радостно. Страда позади. Позади болота, тучи гнуса, комарья, воловья лямка от восхода до заката. Шутка ли, по болотным кочкам волоком на себе тащить мокрые, тяжелые кучи скошенной травы. И так всё лето, изо дня в день до дрожи в ногах. Восемь стогов, восемь хат – целая деревня, воздвигнутая втроем. Это многого стоило. Но с другой стороны, спроси кого-нибудь, нужна ли такая трудовая битва ради каких-то «бешеных» денег, которых хватит, чтобы долететь до материка, да и там немного на первое время – никто не ответит. Пожмут плечами и всё. И всё! Что же привораживало? Что держало в дикой тайге рядом со зверьём, посреди непредсказуемой стихии, где ты – песчинка, которую может сдуть в любую минуту. Это похоже на то состояние, когда стоишь на берегу с длинной палкой в руках. На палке – загнутый стальной крючок. Под ногами струится река, по реке в четыре этажа идет на нерест рыба, стройно, осмысленно, по своим извечным законам. Но ты над ней, как Бог: ты можешь выдернуть крючком любую рыбу, и она не будет знать, кто это сделал. То же самое может произойти с человеком в тайге; буря, гроза, ураган, нежданный зверь… И останется лишь гадать, кто «выдернул» тебя.
Все-таки, что же на самом деле держало здесь всех этих людей?! А вот что! Полная свобода. Воля и тайга. Красота ее, подобная вечности, словно сам Господь возложил ладонь свою на это странное место. Возложил, но как-то осторожно, будто не решаясь нарушить собственных законов Колымы. А ведь это мог быть благодатнейший край на всём Дальнем Востоке. Однако вечность обладала тут величием Смерти. Возможно, потому-то и завораживала людей навсегда.
– Молодец Люська! – неожиданно восхитился Мишка. – Надо же – притащиться из Америки, чтобы топать до Москвы, а по дороге сеять добрую идею. Здорово! Не каждый мужик на такое решится, а тут баба. Одна самоличная американская тётка шагает себе по России, и ведёт её Дух того, что несет она в сердце. Вот это, ребята, мощная сила! И кто он такой, этот Бахаулла! Если уж какая-то девчонка тащится через полмира с его именем – это не так просто. Со стороны – вроде бы утопия: соединить все религии, все народы в одно общее государство. Но если поразмыслить, не к тому ли мы стремимся в конечной цели. Естественно, это будет не завтра и даже, я полагаю, не через сто лет. Потому что все религии имеют свою иерархию, свою власть. А кому охота делить власть? Вот тут и зарыта собака. Люська что ж… Она – героиня. Наивная американская Жанна Д'Арк. Её либо сожгут, либо загрызут крысы от власти. И все-таки она мне симпатична, потому что дело её – правое. Ей-богу!
– Дурак ты, Мишка, – разгорячился Борис. – Это что же получатся: я, хоть наполовину и татарин, но всё ж таки христианин, буду целоваться с каким-то жидком и молитву с ним творить? Кто Христа распял? А, Мишка? Своего же еврея-проповедника и пророка. Кто? Вот и выходит: они все воры и предатели. И обниматься я с ними не желаю.
– А ты смирись, – высказался Гегель. – Смирись и прости. Сам-то Христос что говорил: «Все люди перед Богом равны». И ещё: «Ударили по одной щеке – подставь другую».
– Вот, видишь? – показал Гегелю кукиш Борис. – Щас подставлю другую, ага! Не дождешься. Моисей вообще свою жену родную, можно сказать, всем царям подставлял. Вот, мол, сестра моя, спите с ней, она сладкая. И что же Господь? Господь тех царей покарал неизвестно за что, а Моисея, наградил, дал ему лучшие земли Палестинские. Как всё это можно расценить? А тут, на Колыме, ты, Гегель, много, кроме Мебеля, евреев видел? Да и сам Христос почему-то не на Чукотке проповедовал. Так или нет, Гегель? Это ты тут бродишь, как чумной. Никто тебя не видит и не слышит. А взял бы и пошел, как Люська – до самой Москвы и дальше, аж до какой-нибудь Сант-Яги. Только с чем ты пойдешь? У Люськи хоть идея, а у тебя, Гегель каша в голове. Гречневая. Тебе, прежде чем рот открывать, нужно сесть на пенёк, обложиться книжками и постичь, чего желаешь произнести людям. А ты вечно долдонишь, сам не знаешь, что. Оттого тебя иной раз и в морду стукают. Так или нет, Гегель?
Проповедник-Василий удрученно молчал. То, что говорил Борис, в основном было верно и выходило – возразить Гегелю нечего. Выходило – прав Борис, и Гегель, обозлившись на себя, на кривизну своих свершений, глубоко задумался.
– Скоро выйдем на большую вырубку, – прекратил философский бой Хирург. – Там идти будет легче. Там дорога есть. Она хоть и по кочкам скачет, а всё же двигаться по ней удобней.
Теперь шли молча, тихо. Снег еще не взялся морозом и не издавал никаких звуков.