Ворожея бессмертного ярла

Зверь с диким рёвом бросился на драуга. Тот отпрыгнул в сторону. Замахнулся — сталь вонзилась в твердую плоть линорма. Зверь взвыл, мотнул лобастой башкой, разъярённо зарычал.

Лезвие вдруг со звоном соскользнуло с тела врага, которое на глазах покрывалось ледяной коркой, словно защитным слоем. Едва успев отпрянуть, Фьялбъёрн сумел уйти от удара мощным хвостом. Снова прыгнул вперёд и, удерживая секиру двумя руками, с размаху вогнал ее в спину линорма.

Оглушительный рёв, хруст костей — и зверь тысячей ледяных осколков осыпался под ноги драугу. Вой со всех сторон то нарастал, то стихал, но явно не собирался прекращаться. Хотя похоже было, что линормы, увидев бесславную гибель своего товарища, не горели желанием выскочить навстречу незнакомцу. А может, у них просто не было на это приказа.

Метель поднялась с такой силой, что устлала всё вокруг, пряча равнину за плотной снежной завесой. Свист ветра слился с хохотом Повелителя Холода.

— Никуда нельзя тебя пускать, Фьялбъёрн Драуг, — вкрадчиво прошептал он на ухо, и показалось, словно ледяные ладони легли на плечи. — Совсем нехорошо себя ведёшь, портишь имущество, питомцев моих обижаешь. Может, мне тебя оставить здесь — заморозить навеки да поставить на берегу? Будешь незваных гостей своей кривой ро… ясным ликом отпугивать.

Фьялбъёрн стиснул зубы, прося у богов побольше сил и терпения, но все же огрызнулся:

— Если покажешься, поцелуй моей стальной подруги сделает твою рожу такой же.

И снова раздался смех. Янсрунд, похоже, наслаждался происходящим. И хотя мог серьёзно навредить и даже искалечить, явно не спешил. Кошке интересно играть с мышкой. Но когда рядом не мышка, а, скажем, старая корабельная крыса, которая не боится ни потопа, ни отравленной корки хлеба, ни той самой плешивой кошки, играть куда интереснее.

— Дерзишь, — заметил Янсрунд. — И за что только море подарило тебе такое огненное сокровище?

Внутри все напряглось. Йанта. Этот гад намекает на Йанту.

— Что ты с ней сделал?!

Южный клинок, кажется, обдал жаром бедро. Фьялбъёрн положил на него руку, словно пытаясь скрыть от Повелителя Холода, где бы тот ни был. Так, всё правильно. Угрожать сейчас не стоит. Надо добраться до дворца. А там видно будет. Если сейчас пересолить с выражениями, то и впрямь прикопает прямо здесь. То есть заморозит. Это вполне в его духе.

— Я? — невинно отозвался Янсрунд. — Знаешь, ничего. А вот она, м-м-м… Сам посмотришь.

Метель вдруг резко стихла, словно и не начиналась. Снежная равнина очистилась, тучи разнесло ветром, давая пробиться слабому северному солнцу.

Сугробы разошлись сами, от самых ног драуга прямо вдаль легла извилистая дорожка, блистающая гранями ромбовидных плиток. Скользкая дорога, на такую лучше не ступать. Грани сверкают, будто лезвия. Изрежут до крови, покраснеет прозрачный лёд. Только нет крови у мертвого, не страшна ему именно эта злая магия Повелителя Холода. А потому идти совсем не больно и не страшно.

Через некоторое время показались высокие массивные ворота. По бокам сидели бело-голубые химеры, помесь льва и змеи, уставившись слепыми глазами перед собой. Дикий линорм с разинутой пастью, тоже вырезанный то ли изо льда, то ли из огромного самоцвета, венчал клиновидную верхушку ледяных ворот, гладких, словно каток, в который превращались зимой озера в Ярлунге.

Фьялбъёрн криво усмехнулся.

— Ну, здравствуй, хозяин дорогой! — крикнул он и со всей силы грохнул секирой по воротам. — Принимай гостя!

Глава 17. Игры с истиной

Утром в ее комнате оказалось почти тепло. Не так, конечно, как в добротном доме, где всю ночь топится печь, наполняя воздух сухим ласковым жаром, но терпимо. Можно вылезти из-под одеяла и одеться, не стуча зубами. Но вылезать не хотелось. Глаза открывать — и то было тошно.

Умом Йанта понимала, что её вины в случившемся нет. Наведенному сну почти невозможно противиться, а эти грезы плел истинный мастер своего дела. Но от уговоров рассудка на сердце было не легче. Она ведь даже не пыталась толком сопротивляться, сразу сдавшись паутине страха и желания. Что уж лгать самой себе? Если бы истово, разумом, душой и телом отказалась подчиниться — грёза просто не нашла бы уязвимого места, куда можно проскользнуть, чтобы овладеть жертвой. А она поддалась.

И теперь можно сколько угодно говорить себе, что испугалась ледяного поцелуя, что не было сил и магии, что это лишь сон, а наяву её тело осталось нетронутым… Все это были пустые оправдания. И неважно, узнает ли об этой ночи Фьялбъёрн, достаточно, что не сможет забыть сама Йанта. Она останется в памяти выжженным клеймом, та ночь, когда ворожея Огнецвет предала саму себя.